Медицина в xviii веке в западной европе. Здоровье во Франции XVII века Достоинства французской системы здравоохранения

Здоровье и медицина

Говоря о состоянии средневековой медицины, нельзя обойти молчанием историю становления и развития корпораций врачей, хирургов, цирюльников и аптекарей, созданных для определения поля их деятельности и защиты привилегий. Необходимо также принимать в расчет конкретные условия, в которых пациенты прибегали к помощи врачей, состояние помещений, где им оказывались медицинские услуги и альтернативные способы лечения: совершение паломничества в святые места, обращение к целителям, семейные способы самолечения.

На развитие средневековой медицины большое влияние оказала четвертая книга «Этимологии» Исидора Севильского (умер в 636 г.), посвященная медицине, которую он рассматривал как науку о восстановлении жизненной энергии. Его концепция явилась естественным продолжением гуморальной теории Галена (II столетие), распространенной в IV в. византийцем Орибазием, и просуществовавшей вплоть до XVIII века! Согласно его концепции абсолютное равновесие жидких сред организма было недостижимым идеалом, поскольку человеческое тело находилось в процессе постоянных внутренних трансформаций. Предупреждение заболеваний и их лечение было основано на выборе правильного питания, которое максимально соответствовало бы одному из четырех типов темперамента (флегматик, сангвиник, холерик и меланхолик) и соотносилось бы со временем года. В течение долгого времени благотворительные организации, наряду с оказанием помощи бедным и обездоленным, занимались лечением больных и калек.

Исидор Севильский

В больнице святого Антония госпитальеры специализировались на врачевании отравления спорыньей (эпидемия, прокатившаяся по Европе в X–XII вв.). А исцелением слепых занимались в госпитале Кенз-Вен, основанном Людовиком Святым. Существует мнение, что в этих благотворительных заведениях отсутствовали специалисты, имеющие медицинское образование, хотя в действительности многочисленные представители церкви и монахи, работающие в них, не будучи дипломированными врачами, обладали несомненными медицинскими знаниями и умениями. Именно в монастырях тщательно и бережно хранили рукописные медицинские труды с аннотациями к ним. Совмещая медицинские знания с религиозными убеждениями, эти люди оказывали больным услуги и лечение, поддерживая их в духовном смысле (приводя в пример Иова как образец терпения), подготавливая их к смерти и прося в своих молитвах о даровании здоровья и успехов лицам, оказывающим покровительство этим заведениям. Каноники, руководящие Ланским госпиталем, были широко известны во всем королевстве. Их эффективные методы лечения и услуги, которые, в принципе, они оказывали неимущим слоям населения, были также востребованы в среде аристократов и местной буржуазии. Больницы при монастырях возглавлялись сведущими в медицине представителями духовенства, иногда они отправлялись по местным сельским медицинским заведениям для оказания врачебной помощи населению. Хильдегарда Бингенская (1098–1179 гг.), знаменитая аббатиса бенедиктинского монастыря, настоятельно советовала в своих сочинениях использовать лекарственные травы, минералы и драгоценные камни для лечения некоторых заболеваний.

Однако с конца XII в. и особенно в XIII столетии происходит отделение медицины от церкви. Не обладая священническими санами, светские представители новых поколений врачей прослыли в народе жадными, хотя оплата оказываемых ими услуг была для них жизненной необходимостью. Светские врачи участвовали в комиссиях по освидетельствованию прокаженных и подтверждению (или опровержению) диагноза, а также изучали архивы госпитальеров. А в это же время церковь эпохи григорианской реформы без устали напоминала некоторым религиозным орденам, что они слишком вовлечены в медицинскую деятельность в ущерб проповедничеству и нарушают запрет церкви на пролитие крови. Постепенное отторжение церкви от врачебной практики совпало по времени с появлением корпораций врачей и аптекарей. Услуги, не требующие высокой квалификации (кровопускания, мелкие операции) оказывались цирюльниками, хирургами и повитухами (родовспоможение).

Оставляя занятие медициной светским лицам, церковь продолжала выражать кардинальное недоверие по отношению к разного рода целителям, и в частности, по отношению к vetulae (старые женщины, «бабки», ведающие травами и обладающие некоторыми эмпирическими знаниями). «Книга простых медицинских средств» Матьё Платеария, появившаяся в Салерно между 1130 и 1160 гг., стала настоящей библией для аптекарей всей Европы. Салернская медицинская школа вообще пользовалась высокой репутацией, хотя доверие к ней с введением в число ее членов женщин постепенно стало падать. Во Франции Шартрская школа (XI и XII в.), а затем Парижский университет начали теоретические исследования в области медицины. Целью школы города Монпелье, входившего в состав Арагонского графства, а затем Майорки (с 1204 по 1349 г.) было наблюдение за больными. В ней преподавал Арно де Вильнёв (умер в 1311 г.), врач пап, написавший «Зеркало введения в медицину» и «Различные направления медицины». Наряду с дипломированными врачами, на юге Франции работали еврейские врачи, получившие большое признание и образовавшие свою собственную школу. Апогей расцвета их деятельности пришелся на XII столетие, и, несмотря на запреты церкви, их пациентами были многие христиане; впоследствии школа пришла в упадок в результате гонений, которым подвергались евреи.

Средства, к которым прибегали средневековые врачи для постановки диагноза, были немногочисленными: измерение частоты пульса, исследование особенностей крови и флегмы (слизистых выделений), желчи (черная или желтая) и мочи.

При прописывании лечения врачи принимали во внимание лунные фазы и знаки зодиака, каждый из которых, по их мнению, имел предрасположение к определенным заболеваниям (у овнов часто возникали головные боли, у львов – сердечные болезни и заболевания желудка…). Они прописывали медикаменты, в основе которых были лекарственные растения, наркотические, возбуждающие и стимулирующие средства (опиум, камфара, мускус, ароматическая смола мирра, алоэ), пряности (корица, гвоздика, мускатный орех) и животные продукты (высушенная и измельченная улитка излечивала бесплодие и облысение). Принципом лечения было назначение лекарственных препаратов, оказывающих противоположное воздействие на жидкостные среды организма. Следует отметить, что медицина того времени не имела анатомических знаний о строении человеческого тела. Первое вскрытие трупа произошло в 1315 г. в Болонье, в 1376 г. – на факультете в Монпелье и в 1407 г. – в Париже. Для восполнения редких возможностей непосредственного изучения человеческого тела получили большое распространение анатомические рисунки. Но роль сердца в функционировании организма и принципы циркуляции крови пока оставались неизвестными. С приходом Черной смерти (чумы) врачи советовали изолировать больного, окуривать дома ароматическими травами и маслами для отпугивания мух и насекомых, тщательно мыть руки и ноги и подвергать пищу кулинарной обработке. А Жак Депар рекомендовал на этот период не селиться вблизи от общественных бань.

Но нельзя забывать, что для лечения обычных заболеваний люди Средневековья прибегали и к другим средствам: совершение паломничества, обращение к местным целителям и «кустарям» от медицины (зубодерам, извлекателям камней, банщикам, парильщикам и костоправам), которым они с большей охотой доверяли свои страждущие тела.

В XVIII веке Франция стала центром развития и распространения материализма и атеизма. В эпоху развития капиталистических отношений в передовых странах Европы и развертывания первых буржуазных революций в связи с техническим прогрессом и развитием естествознания типичной формой прогрессивной философии явился материализм механистического и метафизического характера. Этот материализм боролся с идеализмом и средневековой схоластикой. Мыслители, отражавшие интересы и настроения революционной тогда французской буржуазии, подрывали политическую и идеологическую надстройку феодального общества. Материалистическая философия XVIII века послужила теоретической основой идейного движения, явившегося прологом французской буржуазной революции, победившей в конце XVIII века. Французские материалисты развивали учение о том, что природа материальна, вечна, неповторима и неуничтожима, бесконечна и подчиняется своим объективным законам.

Материализм XVII-XVIII веков был связан с развитием механико-математических наук. Энгельс говорил, что с каждым составляющим эпоху в области естественных наук открытием материализм неизбежно должен изменять свою форму. Французский материализм обобщил успехи естествознания XVII и XVIII веков и накануне французской буржуазной революции 1789 г. явился теоретическим оружием борьбы революционной буржуазии против феодальной идеологии, носил боевой и прогрессивный характер. Французские материалисты выступали борцами за научный прогресс, против религии, против идеалистической метафизики.

К. Маркс отмечал, что в разработке основных положений французского материализма XVII-XVIII веков существенную роль сыграли врачи-материалисты Леруа, Ламетри и Кабанис, потому что их тесная связь с естествознанием и знакомство с медициной облегчали им материалистическое понимание природы и приводили их к материализму в философии. В «Святом семействе» К. Маркс писал: «Механистический французский материализм примкнул к физике Декарта в противоположность его метафизике. Его ученики были по профессии антиметафизики, а именно физики. Врач Леруа кладет начало этой школе, в лице врача Кабаниса она достигает своего кульминационного пункта, врач Ламетри является ее центром. Декарт был еще жив, когда Леруа перенес декартовскую конструкцию животного на человека (нечто подобное в XVIII веке сделал Ламетри) и объявил душу модусом тела, а идеи - механистическими движениями. Леруа думал даже, что Декарт скрыл свое истинное мнение. Декарт протестовал. В конце XVIII века Кабанис завершил картезианский.материализм в своей книге «Соотношение физического и нравственного в человеке» ".

Леруа (1598-1679) был ближайшим учеником Декарта. Леруа быстро понял прогрессивность открытия Гарвея. Выдержав в 1640 г. жестокую борьбу в защиту учения о кровообращении, он защищал материалистическое ядро этого учения против догм и схоластического представления о жизни. Леруа в Нидерландах издал книгу «Основания физики». В ней Леруа порвал с дуализмом Декарта и встал на материалистические позиции, не признавая принципиального отличия души от тела человека.

Ж. О. Ламетри (1709-1751) был одним из зачинателей французского материализма. После опубликования в 1745 г. первой философской работы «Естественная история души» Ламетри подвергался преследованиям католического духовенства и феодальных властей во Франции и эмигрировал в Нидерланды, где издал свое главное философское произведение «Человек-машина» (1747). В этой книге Ламетри провозгласил программу изучения жизненных процессов путем опытов и эвал к перестройке физиологической науки на материалистических основах. Гонимый за свои убеждения и в Голландии, Ламетри эмигрировал в Германию. Он активно боролся за материализм в медицине и резко критиковал идеалистические системы XVIII века.

Науки о живой природе в XVIII веке были ареной ожесточенной борьбы между "материализмом и идеализмом. В прямой связи с религиозными взглядами на божественный акт творения органического мира стояла широко распространенная среди ученых XVIII века теория преформизма, согласно которой все признаки живых существ недообразованы в половых клетках их родителей. В ответ на попытки передовых материалистов истолковать жизненные процессы на основе природных закономерностей, реакционные ученые выдвинули виталистическое учение о сверхъестественном, нематериальном «жизненном принципе», о таинственной «жизненной силе». Виталисты отрицали даже возможность изучения некоторых сторон жизнедеятельности организма, например силы мышц, скорости движения крови и т. п. Идеалистическая философия Лейбница и Канта на Западе оказала влияние на развитие науки, в особенности медицины.

В XVIII веке были созданы идеалистические системы ван Гельмонта, Шталя, позднее Броуна. Эти системы задержали развитие медицины в Западной Европе, сохранили сзое влияние в особенности на ход развития клинической медицины XIX века. Особой популярностью пользовался немецкий врач Шталь (1660-1734), долго преподававший медицину в Иене и Галле, ярый противник материализма в медицине, утверждавший, что жизненные явления, здоровье и болезни человека нельзя объяснять на основании законов механики, физики и химии. Разделяя идеалистическую философию Лейбница, Шталь утверждал, что основой жизни является душа, которой как высшему началу подчинены все жизненные процессы. Анатомию Шталь считал ненужным и даже вредным предметом. Болезненный процесс представляет, по Шталю, ряд движений, совершаемых душой для удаления из тела проникших в него и приносящих ему вред веществ. Болезнь оказывается полезной. Лихорадка полезна, так как помогает душе изгнать вредную влагу из организма. В терапии Шталь рекомендовал выжидательный метод. Лекарства должны оказать помощь движениям, совершаемым душой. Роль врача, по Шталю, совпадает с ролью священника: его главное назначение - поддерживать душевную «добродетель», понимаемую в чисто религиозном духе. Материалист Ламетри высмеивал Шталя: «Говорить, будто „душа" является единственной причиной всех наших движений, пристало скорее фанатику, чем; философу... Шталь наделяет душу абсолютной властью, у него она создает все, вплоть до геморроя».

Отечественный врач А. М. Шум-лянский в своем сочинении «Мнение одного истинолюбца о поправлении наиполезнейшей для людей науки» (1787) также отвергал широко распространенные в XVIII веке медицинские системы как «не имеющие естественного порядка, будучи основаны не на познании тела человеческого, но на воображении сочинителей» и писал: «Не познав самого не будут знать действие в изменении физиологии, а и того менее в состоянии будут понять оных повреждения или причины оного в патологии».

П. Ж. Кабанис (1757-1808) был видным деятелем французской буржуазной революции, участником в реформах больничного дела и медицинского образования во Франции. После революции 1789 г. Кабанис в больничной комиссии Конвента предложил ряд мер по улучшению больничного дела и медицинского образования во Франции. Вместе с Фуркруа Кабанис был активным участником изменения медицинского образования во Франции. В 1793-1794 гг. революционные органы закрыли остававшиеся схоластическими медицинские факультеты французских университетов и вскоре взамен их создали медицинские школы при крупных больницах, чтобы, проводя обучение студентов у постели больного, подготовить врачей, умеющих лечить, а не только блистать на словесных диспутах. Кабанис так определял задачи новых школ: «Учащиеся будут изучать анатомию на вскрытиях, химию, производя опыты, фармацию, приготовляя лекарства, практическую медицину, наблюдая лично и осуществляя уход за больными».

Кабанис хорошо понимал и задачи, стоявшие перед медицинской наукой на рубеже XVIII и XIX веков. В 90-х годах XVIII века Кабанис писал: «Все в нынешнем состоянии медицины предвещает ее приближение к большой революции. Быстрые улучшения, имевшие место... во многих отраслях естественных наук, предуказывают нам, что должно произойти и что произойдет с медициной». Несколько позднее, в 1804 г., в произведении «Революция и реформа медицины» Кабанис писал: «Медицина, охватывая, с одной стороны, науки естественные - физику и химию, с другой, науки общественные - этику и историю, должна будет объединить все отрасли человеческих знаний, образуя закономерную систему познания законов природы, служащую к усовершенствованию человеческого рода». Последнее. Кабанис считал задачей врача - философа и законодателя.

Позднее эти мысли Кабаниса послужили основой для высказываний социалистов-утопистов о враче как естественном законодателе и устроителе социального строя.

В своем указанном К. Марксом главном философском труде «Отношение между физической и нравственной природой человека» (1802) Кабанис утверждал физиологическое происхождение психической жизни человека. Вместе с тем он доказывал и обратное влияние психики на физиологические функции. Кабанис материалистически трактовал понятие души как способности мозга преобразовать ощущения и чувства в идеи. Решая материалистически основной вопрос философии, Кабанис утверждал первичность «физической природы» человека и вторичность его «моральной природы», т. е. сознания.

Главное внимание Кабанис обратил на изучение процесса человеческого мышления, выводя его исключительно из физиологической природы человека. Головной мозг Кабанис рассматривал как специальный орган, предназначенный для производства мысли.

Во взглядах Кабаниса наряду с рациональным требованием физиологического обоснования процессов мышления выступает вульгаризаторская тенденция, требующая сведения процесса познания к чисто физиологическим процессам. Кабанис недоучитывал специфические особенности живой природы. В связи с этим он выступал против материалистического положения о том, что ощущения являются единственным источником теоретического мышления. Наряду с чувствительным познанием внешних предметов Кабанис признавал и внутреннюю чувствительность. Разрешение вопроса об отношении сознания к бытию Кабанис сводил к одной физиологии. Кабанис вульгаризировал идеи французского материализма XVIII века, отбросив их воинствующий дух. В философии Кабаниса выветрились боевые атеистические взгляды материалистов XVIII века, появились агностические сомнения в возможности познания истины. Не преодолев ограниченности механистического материализма своей эпохи, Кабанис в конце жизни перешел на позиции пантеизма. В своих высказываниях Кабанис отражал механистический характер современного ему материализма и вследствие этого давал неверные аналогии. Его сравнение, что мозг выделяет мысль подобно тому, как печень - желчь, было в середине и второй половине XIX века использовано вульгарными материалистами (Молешотт, Бюхиер, Фогт и др.) для обоснования тождества психического и физического.

Новое время в истории обычно датируют со времен буржуазных революций в Европе - в Нидерландах, Англии, позже во Франции, условно с 40-х гг. XVII в. Для нового класса - молодой буржуазии из ремесленников и торговцев требовался более смелый подход к изучению природы, причин социальных и биологических явлений, не обремененный гонениями церкви. В идеологическом отношении это сказалось на развитии механистического, стихийного материализма, новых практически значимых, прагматически ценных открытий и новых знаний мира. Как отмечалось, великие географические открытия в прошлом веке раскрыли границы мира, знаний о жизни разных народов, открыли пути к новым рынкам и новым завоеваниям. Пришла пора использования достижений науки и новых знаний. Феодализм, естественно, не уступал своих позиций без поддержки инквизиции, религии. Но он терял свои ресурсы и уже уходил в историю.
В развитии материализма, особенно благодаря философам Франции, первостепенная роль принадлежала врачам-материалистам. Леруа (1598-1679 гг.) не признавал принципиальное отличие души и тела, выступал против дуализма, даже отступлений от материализма Декарта, решительно встал на сторону Гарвея в его учении о кровообращении и против схоластических догм и ошибок Галена. Ж.О. Ламетри (1709-1751 гг.) пропагандировал исключительно опытный путь развития естественной медицины, В своей знаменитой книге «Человек-машина» он создал целую программу перестройки

физиологической науки на основе изучения опытов. Выдающийся врач и философ-материалист П.Ж. Ка- банис (1757-1808 гг.), являясь крупным администратором в период Франиузской революции, закрывал университеты схоластического направления, создавая вместо них общенародные школы, в том числе госпитальные, подобные русским госпитальным школам. Ж. Корви- зар ратовал за клиническое обучение у постелей больных, выступал против витализма (рис. 6.1) Штата и так называемого флогистона. Как философ Кабанис (рис. 6.2} признавал высокое предназначение медицины, объединяющей социальные, психологические, методологические процессы. Он писал: «Медицина, охватывая, с одной стороны, науки естественные - физику, химию, с другой, науки общественные - этику и историю, должна будет объединить все отрасли человеческих знаний, образуя закономерную систему познания законов природы, служащую усовершенствованию человеческого рода». Он, особенно в книге «Отношение между физической и нравственной природой человека», доказывал физическое происхождение психики человека. Кабанис, как и другие врачи (философы-материалисты), не мог избежать вульгарно механистических представлений. Ему, например, принадлежит фраза: «мозг выделяет мысль подобно тому как печень желчь». Эти взгляды врачей (философов-матер нал и-

стов) затем широко и спекулятивно использовались вульгарными материалистами - Молешотом, Бюхнером, Фогтом и др.
Материалистические воззрения и опытное направление благотворно сказались на ряде направлений медицины. Прежде всего нужно сказать о возникновении самостоятельной дисциплины - патологической анатомии.
В (761 г. профессором Падуанского университета Джованни Баттиста Морганьи (1682-1771 гг.) написана книга «О местоположении и причинах болезни, открываемых анатомом» (рис. 6.3). В ней ученый пытался установить связь клинических проявлений болезней и анатомических изменений. По существу он сделал шаг к изучению о локализации болезней, Морганьи подробно описал проявления многих заболеваний на основе вскрытия 700 трупов, пологая, что каждая болезнь имеет свое морфологическое проявление.
Развитием положений Д.Б. Морганьи были исследования французского врача Ксавье Биша (1771-1802 гг.). Он, как Морганьи, не только описывал анатомический субстрат болезней, но стремился изучить глубинные изменения - в тканях. По существу, он создал учение о тканях и их поражениях, выделив 21 вид тканей. Таким образом, болезненный процесс Биша локализовал не в органе, а в тканях, из которых состояли органы. Он не был сторонником механистического материализма, считая, что «наука об органических телах должна употреблять совершенно иные приёмы, нежели наука о телах неорганических».
В описываемый период произошел сдвиг и в развитии физиологии, прежде всего благодаря А. Галлеру, о котором уже упоминалось в критическом плане (о нервном духе в нервах), Йиржи Прохаске (1749-
1820 гг.) и чуть позже Франсуа Ма- жандн (1783-1855 гг.). А. Галлер был убежденным сторонником теории преформизма, которая полагала, что все части тела заложены в оплодотворенном яйце, и развитие зародыша - лишь количественный рост этого образования. Однако, несмот
ря на спои ошибки или заблуждения, А. Галлер одним из первых стоял у истоков того направления, которое позже И.П. Павлов назовет нервизмом. На опытах АЛ"аллер доказал, что нервы являются проводниками раздражения и носителями чувствительности в организме. Не зная о существовании нервных ганглиев и тончайших нервных окончаниях в мышцах, Галлер утверждал, что сокращение сердца зависит от «причины, лежащей в самом сердце».
Профессор анатомии и физиологии в Болонье Л. Галь ванн (1737- 1798 гг.) и профессор А. Вольта (1745-1828 гг.) вместе со своими учениками изучали, так сказать, биологическую энергию, физические явления, электричество в организме, создав ряд приборов, которые успешно использовались в исследованиях. Заметный вклад в изучение физиологии нервной системы внес чешский ученый Йиржи Прохаска. Развивая идеи Декарта о рефлексе, он исследовал роль передних и задних корешков спинного мозга (см. его сочинения «О строении нервов», 1779), развивал представления о рефлекторной дуге и роли нервов как посредников между внешней средой и организмом. Работы А. Галлера и Й, Прохаска определили путь дальнейших изысканий функций нервной системы, в особенности исследований Чарльза Белла и Ф. Мажанди. Ч. Белл разработал новые
экспериментальные приёмы (снабжение спинного мозга и пр.) исследования нервов; отказавшись от традиционных методов, он предложил применять к объектам изучения раздражение и, в частности, установил, что раздражение задних корешков никакого отношения к движениям не имеет, а раздражение передних корешков вызывает двигательную реакцию.
Франсуа Мажанди подтвердил работы Ч. Белла о функциях передних и задних корешков спинного мозга. Он активно способствовал развитию всех разделов физиологии, подчеркивал значение фактов, лаже недооценивал роль теоретических обобщений (рис. 6,4),
Клиническая медицина все более опиралась на эксперименталь-

ные исследования и разрабатываемые самими клиницистами методы диагностики и лечения. Среди крупных величин этого периода следует прежде всего назвать Леопольда Ауенбруггера lt;1722-1809 гг.) и Рене Лаэннека (1781-1826 гг.). Венский врач Л. Ауенбруггер разработал и широко внедрил в клинику метод перкуссии (рис 6.5). Этот метод он описал в сочинении «Новый способ, как путем выстукивания трудной клетки человека обнаружить скрытые внутри грудной полости болезни» (1761). В этом методе он опирался не только на наблюдения Гиппократа, который тоже пытался выстукивать больных, но и на анатомо-физиологические данные своего времени, развивал нс просто анатомо-локалистическое, но и клинико-физиологическое направление в медининс. Метод Ауенбруггера нс встретил поддержки у коллег, наоборот, его, как и Р. Лаэннека, считали чуть ли не сумасшедшим. Лишь йотом перкуссия получила всеобщее признание. Ж. Корвизар после длительных проверочных испытаний метола (более 20 лет) издал на французском языке сочинение Ауенбруггера, сопроводив его приложениями - историями болезни.
Рене Лаэннек, клиницист, патологоанатом, преподаватель в медицинской школе в Париже, разработал метод аускультации, также вспомнив о советах Гиппократа выслушивать легкие и сердце человека {рис. 6.6). Результаты аускуль-

тапии Р. Лаэннек сравнивал с патологоанатомическими изменениями, способствуя таким образом, развитию и клиники, и патологической анатомии. Для выслушивания тонов сердца он использовал сконструированный им стетоскоп. Особенно тщательно он исследовал легкие и сердце, подробно описав натологоанатомическую картину при эмфиземе, бронхоэктазах, туберкулезе. Кстати, именно Лаэннек первым предложил термин «туберкулез». Свои наблюдения над болезнями грудной полости он описал в 1809 г, в сочинении «О посредственной аускультации при распознавании болезней легких и сердца, основанном, главным образом на этом новом опыте исследования». Работы Ауенбрупера и Лаэннека требовали дальнейших исследований, в особенности при установлении происхождения тонов сердца, разных звуков при перкуссии, словом продолжения клинико-анатомических и физиологических исследований.
Философскую поддержку своим материалистическим суждениям врачи получили в концепциях стихийно-материалистического характера в конце XVII-XVII[ вв, у философов-материалис- тов Д. Дидро, Ж.Л, Д"Алламбера, П.А. Гольбаха, которые были соратниками врачей-материалистов А. Леруа, Ж. Ламетри, П. Ка- баниса. Не случайно К. Маркс, оценивая французский материализм в своей книге «Святое семейство», писал: «механический французский материализм примкнул к физике Декарта, в противоположность его метафизике. Его ученики были по профессии антиметафизики, а именно - физики. Врач Леруа кладет начало этой школе, в лице врача Кабаниса она достигает своего кульминационного пункта, врач Ламетри является ее центром»1.
В 40-х гг. начал распространяться марксизм, который большое внимание уделял развитию естествознания; его принципы были изложены в «Манифесте Коммунистической партии», в котором, по словам В.И. Ленина, получило обоснование «Новое миросозерцание, последовательный материализм», материалистическая диалектика.
Однако представители витализма,"начиная с упомянутого уже Шталя, не сдавали своих позиций. Его отголоски можно увидеть в трудах даже известных медиков - А. Галлера, его ученика У. Куллена, особенно Дж. Броуна и Ф. Бруссе. Куллена можно также отнести к основателям нервизма. В 1777 г. он выдвинул положения о так называемом нервном принципе, как особом состоянии, подчиняющем через нервную систему все функции организма, которое
Маркс К.. Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 2. - С. 140.

приводит организм к состояниям стении (возбуждения) и атонии. Именно с избытком этих процессов и должен бороться врач. Почти такие же воззрения пропагандировал Дж. Броун, заложив основы своего учения о возбуждении, разная степень которого определяет здоровье, В соответствии с этими взглядами все болезни Дж. Броун делил на стенические и астенические. Лечение их должно быть направлено на повышение или понижение этих состояний.
Ф. Бруссе признавал особую силу в организме, которая вызывает разные химические и физические процессы и нуждается во внешних раздражениях и тепле. Болезненное раздражение, поражая части тела, распространяется по нервам. Именно раздражение является причиной заболеваний, из которых главные - болезни желудочно-кишечной системы. Для уменьшения такого, можно сказать, патологического раздражения Бруссе широко применял кровопускания, пиявки. В свое время шутили, что своим лечением он пролил больше крови, чем все наполеоновские войны.
Особенно явно дух витализма и спиритуализма проявлялся в учении Ф. Месмера (1734-1815 гг.). Он выдвинул представление о так называемом животном магнетизме, который можно направлять приемами психологического внушения, поглаживанием рукой, словом, воздействием каких-то сконцентрированных волн». Месмеризм, несмотря на противодействие ученых кругов, получил некоторое распространение, так же как и другие учения, действующие до сих пор, в том числе гомеопатия, С. Ганеман учил, что болезнь имеет нематериальное происхождение, зависит от жизненной силы. Следовательно, врач должен направить все усилия, имеются в виду душевные, на ликвидацию какого-либо патологического процесса в теле. Чем больше душевных сил вложит врач в лечение, тем больший эффект получит. Это положение, возможно, не вызывало бы сомнения с позиций большой роли психотерапии. Но Ганеман имел в виду другое - направление внимания врача не на симптомы расстройств нервной и психической сфер, а на действие ничтожных разведений лекарств, подобных симптомам болезни (подобное лечат подобным - «similia similibus curantar»). Именно самые минимальные концентрации лекарств, достигаемые огромным трудом и душевными усилиями медиков, вызывают максимальное «потенцирование» и. следовательно, лечебный эффект.
Однако опытное, экспериментальное направление медицины, в том числе клинической, обогащалось новыми открытиями и наблюдениями. Здесь не грех еше раз вспомнить о Б. Рамашшнк. за-

дожившем основы гигиены труда, системного изучения влияния на здоровье профессиональных условий (рис. 6.7). В описываемый период книга Рамаццини «О болезнях ремесленников» получила широкое распространение, была переведена на ряд языков, в том числе в России. Все большее признание подучают и труды клиницистов, вставших на путь опыта наблюдения.
Кроме того, нужно вновь упомянуть о Лейденской клинической шкоде во главе с Г. Бургаве, подчеркивавшим значение наблюдения врачей у постели больных (рис. 6.8). В «Введении в клиническую практику» он писал: «Клинической называется медицина, которая: а) наблюдает больных у их ложа; 6} там же изучает подлежащие применению средства; в) применяет эти средства».
Начало XIX в. - время выдающихся открытий в медицине и биологии, воспринятых и врачеванием. Обо всем в кратком учебнике рассказать невозможно, но важнейшие завоевания стоит упомянуть.
Немецкий врач и химик Веллер впервые вне организма синтезировал органическое вещество - мочевину в кристаллах. Немецкий химик Либих, продолжая такие работы, создал целое учение о химии пищевых продуктов, заложив основы органической химии, становившейся все в большей степени союзницей медицины - это направление даже стали называть биологической химией. Разрушались последние ба-

стионы витализма, все более очевидным становилось справедливым положение о единстве организмов, высказанное когда-то Гиппократом.
Но особо следует сказать о трех великих открытиях нового времени, о которых, как новом этапе развития науки и прежде всего естествознания, писал Ф. Энгельс: «Познание взаимной связи процессов, совершающихся в природе, двинулось гигантскими шагами вперед... Во-первых, благодаря открытию клетки... Во-вторых, благодаря открытию превращения энергии,.. Наконец, в-третьих, благодаря впервые представленному Дарвином связному доказательству того, что все окружающие нас теперь организмы... возни юл и в результате длительного процесса развития»1.
Большая заслуга в создании клеточного учения, помимо известных Шлейлена и Шванна, принадлежит чешскому ученому Яну Пуркинье (1787- 1S69 гг.), который путем микроскоп ирования, изучив клеточные структуры ткани различных животных и человека, растений, установил общность элементарных (клеточных) составных частей животных и растений. Это положение было развито учеником известного физиолога И. Мюллера (рис, 6.9), Т. Шванном (1810-1882 гг.) (рис. 6.10). В своей монографии «Микроскопические исследования и соответствия в структуре и росте животных и растений (1839) он доказал, что все
Энгельс Ф. Диалектика природы, - М., 1950. - С. 156-Ь7.

живые организмы состоят из клеток, имеющих однотипную (по строению) структуру (рис.6.11). В свою очередь ботаник Шлейден развивал положение о том, что ключом к объяснению жизнедеятельности ткани, органов, организмов в целом является жизнедеятельность клеток. Клетку он рассматривал как «Маленький своеобразный организма.
Ни Пуркинье, ни Шлейден, ни Шванн не смогли ответить на вопрос: если клетки представляются однообразными структурами и даже маленькими организмами, то как и откуда происходит в природе разнообразие видов животного мира, включая человека, и сортов растения.
На этот вопрос дал ответ Чарльз Дарвин (рис. 6.12) в своем учении о происхождении видов путем естественного отбора или сохранения благоприятельственных пород в борьбе за существование. Именно так называлась книга Ч. Дарвина, вышедшая в свет в 1859 г., после того как ученый совершил ряд путешествий, в том числе кругосветное, изучая жизнь животных. Им была создана теория эволюции, основанная на трех принципах - изменчивость, наследственность и выживание. Так, по Дарвину, происходит наследование приобретаемых свойств.
Конечно, до сих пор некоторые положения учения Дарвина подвергаются сомнению, особенно о происхождении человека от обезь
яны. Однако другой, более убедительной альтернативы наука, кроме фантастических предположений, пока не предъявила, и теория Дарвина, которая имеет прямое отношение к медицине, не только к ее биологическому аспекту, но и социальному, остается величайшим достижением науки. На ее базе создано целое учение - соци- ал-дарвинизм, о котором речь впереди.
Следует отметить, что до Дарвина вариант материалистической эволюционной теории разработал французский естествоиспытатель Жан Ламарк (1744-1829 гг,). В своей теории он связал влияние действий и привычек животных с изменением их организации и структуры, Ламарк писал: «Внешние обстоятельства влияют на форму и организацию животных, т.е., становясь резко различными, внешние обстоятельства изменяют соответственным образом и форму животных и даже их организм»1.
Закон сохранения и превращения энергии первоначально открыт М.В. Ломоносовым и затем независимо от него французским физиком Лавуазье. Кроме этого фундаментального открытия, Лавуазье доказал, что воздух - неоднороден, а состоит из азота и кислорода. Оба ученых установили роль кислорода в горении и дыхании. Закон превращения энергии подтверждали в своих исследованиях англичанин Джоуль и немецкий ученый Гельмгольц. Их работы положили начало изучению теплового баланса в организме, когда была установлена связь между механическим движением и теплотой.
В разных областях биологии и медицины, особенно в физиологии, заметный след в это время (первая половина XIX в.) оставил немецкий естествоиспытатель Иоганнес Мюллер (1801-1858 гг,). Его опыты относились к исследованию деятельности практически всех систем и тканей организма и везде он вносил новые факты и знании. Мюллер особенно известен сформулированным им законом «специфической энергии органов чувств». Качество и свойство ощущений, чувств не зависит, - утверждал И. Мюллер, - от свойств и особенностей внешнего мира и внешних раздражителей: они заложены в самом нервном субъекте, раздражитель лишь выявляет и вызывает их. Таким образом, специфическая энергия органов чувств не является продуктом влияния среды и эволюции, а результатом действия какой-то жизненной силы. Философ Л. Фейербах оценил взгляды И. Мюллера как «физиологический идеализм», который неизбежно вел к агностицизму.

1. Медицина и гигиена

Доктора и хирурги. – Зубодеры. – Святые заступники. – Король-целитель. – Болезни детские и взрослые. – Король и кардинал: больные-труженики. – Фитотерапия. – О пользе и вреде табака. – Чума. – Богадельни и святой Винсент де Поль. – Знаменитые безумцы и долгожители

Больными занимались две категории врачей: доктора, обучавшиеся в университетах и имеющие ученую степень (их было мало, и их клиентуру составляли богатые горожане), и хирурги, усвоившие свое ремесло опытным путем: они состояли в ремесленных цехах и лечили от всех болезней. Профессия хирурга считалась ремеслом, а не искусством, и была непрестижной, особенно с религиозной точки зрения, поскольку была связана с пролитием крови; самолюбие хирургов страдало от их уподобления цирюльникам.

Медицинские факультеты существовали при университетах двух десятков городов, особенно славились Нанси, Монпелье и Лион. Но преподавание в них велось на латыни по древним текстам и было оторвано от жизни; будущие врачи не имели никакой практики, о строении человеческого тела судили по трудам Галена, восходившим к трактатам Гиппократа. По сути, обучение в университете приносило лишь докторскую степень, а не знания, и этот прискорбный факт нашел свое отражение в поговорке: «Не всяк врач, кто носит мантию». Университет Монпелье был единственным во Франции, признававшим алхимическую медицину, родоначальником которой веком раньше стал Парацельс. Там пользовался большим авторитетом, например, аптекарь Лоран Кателан, автор трактатов «О происхождении, достоинствах, свойствах и употреблении безоара» и «Об истории природы, ловле, достоинствах, свойствах и употреблении единорога». Интересно, что коллеги аптекаря отнюдь не восторгались его трудами, а достоинства безоарового камня и рога единорога как противоядия были раскритикованы еще Амбруазом Паре . Самыми распространенными и универсальными средствами, к которым впоследствии прибегали ученые-лекари, были кровопускание и промывание желудка.

Отцом французской хирургии считается Амбруаз Паре, живший в XVI веке и изобретший метод перевязывания артерий при ампутациях, благодаря чему некоторым пациентам удавалось сохранить жизнь. Ампутация была единственной операцией, практиковавшейся на полях сражений. В XVI веке между хирургами разгорелся спор: одни утверждали, что следует резать по уже пораженным гангреной тканям – это не столь болезненно, и крови теряется меньше; другие рекомендовали резать «по живому», то есть здоровому участку, останавливая кровотечение наложением жгутов (это средство считалось более эффективным, чем прижигание каленым железом или едкими веществами). Но к XVII веку полученный горький опыт, когда ампутация гангренозных членов нередко приводила к смерти пациента, убедил хирургов проводить эту операцию до появления воспаления. Используя такую «профилактику», они, как ни печально, зачастую вгоняли пациента в гроб, решительно отнимая руку или ногу, которую еще можно было спасти.

Впрочем, ампутацией нельзя было решить все проблемы. Так, герцога де Монтозье (жениха дочери маркизы де Рамбуйе) во время сражения ранило в голову камнем. Ему предложили сделать трепанацию черепа, но герцог, не ожидавший благоприятного исхода подобной операции, отказался, заявив: на свете и без меня много дураков. Он умер, и Жюли вышла замуж за его брата.

И врачи, и их пациенты были фаталистами: среди первых бытовало мнение, что заживление ран – естественный процесс, и врачебное искусство состоит лишь в том, чтобы создать для него благоприятные условия. Такими условиями, по инициативе швейцарского хирурга Ф. Вюртца, были признаны промывание раны чистой холодной водой и перевязка. Хирург считался лишь помощником «высшего врача», единственно способного исцелить. В пользу этого мнения свидетельствовали многочисленные примеры из жизни. Задира Сирано де Бержерак в девятнадцать лет был ранен мушкетной пулей в бок, несколько месяцев пролежал в постели, но поправился и тотчас отправился на осаду Арраса, где были его друзья-гасконцы. Во время штурма испанская шпага пронзила ему горло, и Сирано пришлось завершить военную карьеру, посвятив себя литературе и наукам.

Зубных врачей как таковых не существовало: это была побочная деятельность, не пользующаяся уважением. Лечением зубов (которое в большинстве случаев сводилось к их удалению) занимались ярмарочные шарлатаны, продававшие эликсиры здоровья и альманахи, а также сводившие мозоли и вправлявшие вывихи. Некоторые из таких лекарей практиковали на почтовых станциях, но чаще врачевание происходило на ярмарках. Это было целое представление на специально выстроенных подмостках: пациента усаживали прямо на пол, на край «сцены», или иногда на скамью; зубодер становился у него за спиной; на специальном столике или козлах находилась шкатулка с опиатами, продажа которых и приносила знахарям основной доход.

Тем не менее в начале XVII века несколько ярких личностей снискали себе определенную известность своим ремеслом, например, некий Большой Тома славился тем, что рвал зубы безболезненно. Среди придворных хирургов был один зубной, по фамилии Дюпон, лечивший зубы короля под присмотром главного хирурга.

Если бы современный стоматолог взялся действительно лечить какого-нибудь аристократа, то схватился бы за голову: имея свои представления об эффективных средствах для отбеливания зубов, вельможи чистили зубы коралловым порошком или измельченными устричными раковинами, смешанными с белым вином.

Стоматология была не единственной областью медицины, не получившей тогда должного развития. Проблемы со зрением были практически нерешаемыми. Очки существовали только для близоруких, да и то подбирались произвольно. Кстати, Мария Медичи носила очки, но ее сын Людовик, тоже близорукий, предпочитал обходиться без них.

Жан-Пьер Петер, один из крупнейших специалистов по истории здравоохранения, изучил документы XVII века и выявил 420 названий болезней, 128 из которых представляют собой разновидности «лихорадки»: когда было непонятно, от чего больной умер, проще всего было назвать это лихорадкой. Лихорадка могла быть злокачественной, изнуряющей, стреляющей, гнойной, «пурпурной», горячкой… Например, фаворит короля Людовика Альбер де Люинь умер от «пурпурной лихорадки», но современные врачи не могут сказать наверняка, была ли это корь или скарлатина.

Крестьяне часто называли болезни именем святого, который их якобы исцелял: так, болезнь святого Элоя (или Богородицы) – это цинга, болезнь святого Фирмина – рожа, болезнь святого Максенция – зубная боль, болезнь святого Лазаря – проказа, болезнь святого Иоанна – хорея, болезнь святого Мэна – чесотка, болезнь святого Назария – безумие, болезнь святого Квентина – водянка, болезнь святого Авертина – головокружение, болезнь святого Лея – падучая, болезнь святого Евтропия – паралич, болезнь святого Фиакра – геморрой, болезнь святого Рокко – чума. Главное дело – поставить диагноз, а уж затем оставалось лишь отправиться в паломничество к соответствующему святому или хотя бы молиться ему и курить ладан.

В 1638 году, в разгар самой страшной эпидемии чумы во Франции, эшевены Понтуаза созвали горожан в Ратушу, чтобы утвердить решение об обете, по которому муниципалитет преподнесет церкви Богородицы серебряную статую и поместит изображение Пресвятой Девы у трех главных городских ворот. Текст соответствующего заявления, с перечислением имен всех городских чиновников и нотаблей, выгравировали на доске из черного мрамора, укрепленной на церковной стене.

Возможно, вера в заступничество святых была крепче доверия к медицине даже в привилегированных кругах. Когда 15 ноября 1611 года десятилетнему королю Людовику сообщили о болезни его маленького брата Никола, которая могла оказаться смертельной, тот спросил, что следует предпринять для спасения принца. Гувернер посоветовал вверить больного под защиту Богородицы из Лоретты. «Я готов; что нужно делать? Где мой духовник?» – отвечал король. Духовник сообщил, что нужно изготовить серебряное изображение Богородицы в рост больного. «Пошлите немедленно в Париж, скорее, скорее!» – торопил Людовик, а потом стал жарко молиться со слезами на глазах. Не помогло.

За французскими монархами признавалась способность к излечению золотушных наложением рук – знак особого Божьего расположения к христианнейшим королям, – но только золотушных. Перед началом церемонии страждущих осматривали врачи и отсеивали всех, кто страдал иными заболеваниями. Впервые Людовик совершил этот обряд в десять лет, едва став королем, в монастыре Сен-Маркуль неподалеку от Лана, коснувшись язв более девятисот человек. На следующий год, в монастыре августинцев в Париже, перед ним прошли сто пятьдесят больных; было так душно, что короля пришлось приводить в чувство, омыв ему руки вином. В 1613 году он «принял» тысячу семьдесят больных на Пасху и четыреста семь на Троицу. Впоследствии Людовик исполнял эту обязанность по большим праздникам и на Новый год, в Лувре. Длинная вереница увечных, одетых в лохмотья людей, выставлявших напоказ свои сочащиеся или покрытые струпьями язвы, тянулась через двор в большую залу на первом этаже, где в другие дни устраивали балы. Людовик дотрагивался до их язв, произнося при этом: «Король коснулся тебя, Бог тебя исцелит». Он искренне верил в то, что делал, а потому совершенно не тяготился этой процедурой, не испытывал брезгливости и даже отказывался окунать руки в воду, где плавала кожура лимона.

Современные специалисты полагают, что, судя по описанию симптомов, сохранившихся в документах, самыми распространенными инфекционными заболеваниями того времени были туберкулез, дифтерия и дизентерия.

Людовик XIII с детства страдал от хронического энтерита; расстройство вегетативной системы в конце концов сказалось на его характере: из подвижного, веселого ребенка он превратился в меланхоличного юношу, склонного к ипохондрии, а став взрослым – в хмурого и мелочного брюзгу. В 1630 году в Лионе он был близок к смерти, даже соборовался и простился с родными. Когда те вышли из комнаты умирающего, к королю подошли архиепископ Лионский и врач. Один поднес к его губам большой серебряный крест, другой взял его израненную правую руку и в очередной раз ткнул в вену скальпелем. Черная кровь брызнула в подставленную чашку, и в тот же миг зловонная жижа со сгустками крови исторглась через задний проход: у короля вскрылся абсцесс.

Тогда он остался жив, но болезнь его не отпускала: из-за хронического энтерита король, сильный и закаленный мужчина, превратился в ходячий скелет, а умер, судя по всему, от туберкулеза – одновременно легочного и кишечного.

Дети погибали по большей части от заболеваний органов пищеварения: пищевые отравления вызывали несварение желудка, спазмы и колики, особенно летом. Летние энтероколиты частично объяснялись тем, что голодные дети набрасывались на еще незрелые фрукты или пили застойную, гниющую воду – источник аскарид, вызывавших десятую долю смертей.

Второй по значению причиной смертности были заболевания кровеносной и нервной системы, менингиты, гнойная лихорадка, оспа. Каждый четвертый ребенок не доживал до года, а из преодолевших этот роковой рубеж до двадцати доживала только половина – суровый естественный отбор.

Ришелье тоже не отличался крепким здоровьем. С молодости он страдал от мигрени и «лихорадок», сопровождаемых невралгическими болями, лишавшими его сна и отдыха. В начале 1619 года, находясь в ссылке в Авиньоне, он даже составил завещание, поскольку был при смерти, но неожиданное (хоть и долгожданное) письмо от короля быстро поставило его на ноги. С тридцати шести лет его тело покрывали язвы, нарывы, гнойные раны, он мучился от геморроя, ревматизма, а в 1632 году задержка мочи поставила его жизнь под угрозу. Через десять лет, когда Сен-Map составил заговор против кардинала, тот тоже был сильно болен: его правая рука так распухла, что он даже не мог подписать свое завещание. Ришелье прибыл в Лион, где должен был состояться суд над заговорщиками, водным путем. Кардинала отнесли в носилках к его временной резиденции, и городские зеваки смотрели, разинув рот, как в первом этаже выставляют окно, чтобы занести внутрь нового жильца. И при таком самочувствии главный королевский министр должен был исполнять свои многочисленные обязанности, принимать послов, показываться на публике, присутствовать при придворных увеселениях, участвовать в военных походах..

В книге «Медицина и хирургия для бедных», выдержавшей несколько переизданий в XVII и XVIII веках, приводятся такие лекарства от мигрени: выпить три больших стакана воды и пойти прогуляться (доступно и недорого). Полезно налить в ладонь водки и вдохнуть ее в себя через ноздри. Для тех, кто побогаче: взять горсть измельченного стебля английского шпината, вскипятить в двух пинтах воды; когда половина выпарится, остальную процедить сквозь полотно и пить настой. Рекомендовалось также тщательно взбить три яичных белка с малой толикой шафрана, смочить ими ткань и приложить компресс ко лбу. Компресс можно было сделать и из молотого перца, смешанного с водкой.

Почти все снадобья, применявшиеся тогда в медицине, имели растительную основу, причем рецепты передавались из поколения в поколения, и «бабушкины средства» ценились выше заморских лекарств. Древесину тополя сжигали и использовали в виде порошка или пастилок от боли в желудке и запоров, а его почки – как отхаркивающее средство. Травы, собранные в ночь на Иванов день, считались наделенными особенной силой.

В 1626 году личные врачи Людовика XIII Жан Эроар и Ги де ла Бросс купили в парижском предместье Сен-Виктор (за счет короля) земельный участок под «королевский огород лечебных растений». Бросс впоследствии учредил на его основе Школу естественных наук и фармакологии (настоящий медицинский факультет). На «огороде» произрастало две с половиной тысячи видов растений; с 1650 года он был преобразован в Ботанический сад и открыт для публики.

Грань между научными знаниями и предрассудками тогда была очень тонкой. В 1559 году французский посланник в Португалии Жан Нико привез из Лиссабона табак в подарок великому приору и Екатерине Медичи. Он рекомендовал королеве нюхательный табак как средство от мигрени. Это растение во Франции стали называть никотином, посольской травкой и травой Медичи. Привычка нюхать табак быстро распространилась по всей Франции. Впоследствии его ввозили из Голландии, а также стали выращивать и в самой стране: в Нормандии, Артуа и на юге. Табак считался лечебным растением и использовался в медицине в виде отвара – как рвотное или слабительное; в виде компресса – для заживления ран и язв, лечения опухолей и болей в подреберье; как водный экстракт – для промываний и клизм, при лечении запоров, апоплексии, лихорадки; в виде ингаляции: табачный дым вдували в легкие, чтобы стимулировать их при астме и водянке; а также в качестве диуретика. Из зеленых листьев табака делали компрессы, леча таким образом чесотку, лишаи, паршу, струпья от золотухи, а также изводя вшей. Они должны были также помочь от невралгии, подагры, ревматизма и зубной боли.

Эскулапов, уверовавших в целебные свойства табака, не останавливало даже то, что при наружном его применении часто возникали воспаления тканей, а при попадании в кровь никотин оказывал наркотическое воздействие на мозг: на больного находил столбняк, или же по его телу пробегала крупная, неуемная дрожь, после чего наступала смерть.

Употребление табака в Европе – как курительного, так и нюхательного – приняло широчайшее распространение. Сент-Аман уверял, что курение пробуждает в нем образное мышление, и, сочиняя стихи, не расставался со своей трубкой. Вместе с тем монархи и правители, спохватившись, повели запоздалую борьбу с табакокурением: английский король Яков I Стюарт повесил Роули, который ввел в употребление трубку, и грозился перевешать всех курильщиков – но если бы сдержал свою угрозу, его страна бы обезлюдела. В России Михаил Федорович велел курильщиков бить батогами и казнить (он принял такое суровое решение после разрушительного пожара, вызванного угольком от трубки). Папа Урбан VIII в 1626 году объявил, что курильщики будут отлучены от Церкви. Во Франции к этой напасти отнеслись легкомысленно: рассказывают, как один епископ читал проповедь прихожанам о вреде табака, время от времени беря понюшку из своей табакерки. Кстати, сам король пристрастился к нюхательному табаку, а потому снял на него все запреты. Мудрый кардинал Ришелье поступил как хороший психолог: он стал насаждать употребление табака, понимая, что приказ, исходящий от него, вызовет прямо противоположную реакцию.

Никакая «лихорадка», «сухота» или иная немочь не могли сравниться со страшной болезнью, именуемой кратким словом «чума».

Чума довлела над Францией дамокловым мечом на протяжении трех веков – XVI, XVII и XVIII. Кризис разражался каждые пятнадцать лет, а то и чаще. Самой страшной стала эпидемия 1629 года. В 1628-1631 годах чума свирепствовала в Тулузе, выкосив пятую часть жителей (десять тысяч из пятидесяти). Вся городская элита, включая врачей, бежала из города, и капитулам пришлось выписать четырех хирургов из Каора для принятия нужных мер. То же самое происходило почти по всей Франции. Для борьбы с заболеванием принимали самые жесткие меры; нищие, переносящие заразу, оказались вне закона; всех заболевших помещали в больницы для зачумленных, где они и умирали.

В те времена во французских городах помои выливали прямо в окно, предварительно трижды прокричав: «Берегись воды!» Мостовые имели вогнутую форму: все нечистоты текли посередине улицы. Богатые люди ходили по краям, чтобы не запачкать одежду, и прижимали к носу надушенные платки, а по центру, заляпанные грязью по пояс, брели бедняки и студенты. Раз в день по улицам проезжала телега золотаря с колокольчиком; хозяйки выходили из домов и вываливали в нее мусор и содержимое ночных горшков.

Генрих II специально выстроил в Париже бани для своей семьи, которые регулярно посещал. В XVI веке существовал цех банщиков-цирюльников; с раннего утра они ходили по городским улицам, сообщая о том, что уже «взгрели котлы». В банях существовал строгий регламент: мужчины мылись по вторникам и четвергам, женщины – по понедельникам и средам; попариться стоило два денье, помыться – еще четыре. В воскресные и праздничные дни греть котлы запрещалось, также нельзя было пускать в бани заразных больных и прокаженных. Однако к началу XVII века моральные нормы были попраны, и бани утратили свое гигиеническое значение, превратившись фактически в дома свиданий. Священники с кафедр запрещали своим прихожанкам их посещать. «Омовение» аристократов сводилось к обтиранию надушенным полотенцем, бедняки изредка купались в речке, прямо в одежде. Генрих IV тоже купался в речке со своим старшим сыном, но совершенно голым. Впрочем, обычно он подолгу не мылся и источал сильный запах пота; Людовик ему не уступал, чем и гордился. Между тем еще в Древнем Египте врачи считали мытье трижды в день залогом здоровья и долголетия.

Симптомами чумы были жар, бубоны, язвы, резь в желудке, учащенное сердцебиение, усталость, ступор или тревожное состояние, затрудненное дыхание, частая рвота, кровотечения, потеря аппетита, сухой и горячий язык, блуждающий взгляд, бледность, дрожь во всем теле и зловонные экскременты – так их описывал еще Амбруаз Паре. Сложнее было выявить легочную форму этой болезни, быстро вызывавшую смерть, так что врачи даже не успевали осмотреть больных. С 1617 по 1642 год чума пришла в восемьсот французских городов, унеся на тот свет около двух миллионов человек.

Ее по-прежнему называли «народной болезнью», потому что эпидемии всегда начинались в злачных кварталах, неподалеку от боен и рыбных рынков, среди ремесленников-текстильщиков. Очень скоро целый город превращался в гетто, и деятельность всех жителей сводилась к захоронению умерших. Те, кто мог, старались следовать старой мудрости: «Уходи дальше, возвращайся позже». Но такая возможность была только у богатых, имевших загородные дома, так что чума ярко высвечивала социальное неравенство (в 1606 году, когда в Париже свирепствовала чума, двор перебрался в Фонтенбло). Как только появлялась угроза чумы, городские власти торопились делать запас продовольствия, так как следовало опасаться скорой нехватки рабочих рук на полях. Городам приходилось влезать в долги, чтобы покрывать расходы, вызванные борьбой с эпидемией (строительство лазаретов , найм персонала для ухода за больными, плата врачам), а на доходы рассчитывать не приходилось. Чума неизбежно порождала голод…

Предупреждением эпидемии и борьбой с нею занимались власти, врачи и церковники. Эшевены назначали комиссии из врачей и хирургов и наделяли их чрезвычайными полномочиями. Городские ворота запирали, вблизи города устанавливали санитарный кордон из вооруженных солдат. Заболевших тотчас изолировали, а их дома помечали крестом, дезинфекцию проводили огнем, дома и улицы окуривали ладаном, трупы хоронили по ночам в общих могилах, пересыпая известью, за перемещением товаров и почты устанавливали жесткий контроль. Дезинфицированные продукты помечали особым тавром; письма клали в специальный ящичек, напоминающий дырявую вафельницу, под которой постоянно курились ладан, мирра, розмарин, алоэ, сосна, лавр, вереск и т. д.

Сера, известь, табак и уксус слыли хорошими защитными средствами. На лицо надевали маску, закрывающую рот и пропитанную уксусом «четырех воров»: помимо уксуса в состав этой жидкости входила настойка полыни, вереска, майорана, шалфея, гвоздики, розмарина и камфары. Во избежание заразы лучше было не селиться рядом с церквями (местом многолюдных собраний), кладбищами, бойнями, рыбными рядами, клоаками и прочими «злачными местами» и избегать контактов с теми, кто ухаживал за больными. Могильщики обязаны были носить колокольчики, чтобы предупреждать о появлении своих тележек.

Тех, кто собирал, вывозил и закапывал трупы, а также занимался дезинфекцией постельного белья, окуриванием домов и улиц, белил известью дома зачумленных, нанимали на добровольной основе (тогда им полагалось платить) или принуждали к этому занятию силой (например, приговоренных к смерти). Как правило, они тоже заражались и умирали.

Лечебницы по возможности старались размещать вне городских стен и вблизи воды. В разгар эпидемии мест в таких заведениях не хватало, больных клали вповалку, по несколько человек на одну кровать, строили для них наспех шалаши и бараки. В 16 24 году городские власти Понтуаза выиграли процесс против монахинь из городской богадельни (королевского учреждения), которые, несмотря на письменный запрет кардинала де Ларошфуко, пустили в эту больницу зачумленных. Монахинь приговорили выплатить штраф в тысячу ливров. В 1633 году, во время новой вспышки заболевания, монахини разместили страждущих в своем монастыре, находившемся за городской чертой.

В лечении больных участвовали доктора, хирурги, аптекари и их подручные. Доктора медицины занимали верхнюю ступеньку иерархии; они составляли особую корпорацию, очень ревниво относящуюся к своим познаниям и навыкам. Многие врачи писали ученые трактаты о чуме и о ее лечении, например: Жозеф Дюшен «Чума, распознанная и побежденная самыми отменными и сильнодействующими снадобьями» (Париж, 1608); Пьер Жан Фабр «Трактат о чуме согласно доктрине врачей-алхимиков» (Тулуза, 1629). Один из них, Шарль де Лорм, лейб-медик Людовика XIII, изобрел знаменитый защитный костюм: маска в полфута длиной (16 см) в виде клюва, наполненного благовониями, с двумя отверстиями, соответствующими ноздрям. Под мантией носили сапожки из сафьяна, кожаные штаны, прикрепленные к этим сапожкам, и кожаную же рубашку, заправленную в штаны, шляпа и перчатки тоже были кожаными; глаза закрывали очками. Судя по всему, кожаный костюм должен был защитить от блох.

Хирурги тоже носили этот костюм. Во время эпидемий главное бремя забот падало на них. Было достаточно одного врача, чтобы распознать признаки болезни и назначить лечение, а вот хирургов вечно не хватало: именно они вскрывали или прижигали воспаленные лимфатические узлы, зачастую используя для этого щипцы с длинными рукоятками, чтобы держаться подальше от больного. Они тоже издавали труды о методах лечения чумы на материале своих наблюдений (Эманюэль Лабадье «Трактат о чуме, подразделяющийся на диагноз, прогноз и врачевание. С важными примечаниями». Тулуза, 1620).

В силу срочной необходимости врачебные комиссии мобилизовали многочисленных цирюльников, обещая им в дальнейшем звание мастера хирургии, что позволило бы им стать ровней хирургам и аптекарям.

Аптекари тоже сбивались с ног. Обычно за людьми этой профессии был установлен строгий надзор; на каждом горшочке со снадобьем полагалось проставлять дату изготовления, состав и т. д. С возникновением эпидемии подручных аптекарей срочно бросали на сбор лекарственных трав, которые затем нужно было высушить, растолочь, перемешать, сообразуясь с указаниями мэтра. Разумеется, у каждого уважающего себя аптекаря существовали запасы на подобный случай, но они быстро подходили к концу, а в основе всякого медикаментозного лечения в те времена была фитотерапия. Для лечения зачумленных использовали по большей части потогонные средства, полагая, что с потом выйдет болезнь.

Врачевание основывалось на ученых трудах греков, римлян или арабов, например Авиценны. Лекарства имели минеральную, растительную или животную основу. Металлы, а также «безоаровый камень» (твердые отложения в желудке некоторых жвачных животных, главным образом безоаровых козлов) исполняли роль профилактического и лечебного средства. Во избежание заболевания носили амулеты , наполненные ртутью («живым серебром») или истолченным в порошок «рогом единорога», а также драгоценные камни, из которых выше всего ценился алмаз. На детей из благородных семейств надевали коралловые ожерелья в качестве оберега.

В состав всех лечебных зелий входили кровь гадюки и слюна жабы. Самым главным снадобьем считалось универсальное противоядие – сложная смесь из шести десятков ингредиентов, состав которой держался в тайне. Один раз в год ее приготовляли принародно; по всей видимости, ее основой был опиум, а многочисленные растительные компоненты воздействовали только на органы обоняния.

Кое-кому удавалось уцелеть и излечиться от чумы. Один из таких счастливцев, дядюшка Грийо из Лиона, записал в 1629 году в дневнике, как, заметив у себя первые признаки болезни, стал питаться исключительно травяными настоями. На шестнадцатый день из его ноги вышли два маленьких червячка, и это явление, вкупе со рвотой, жаром и головной болью, вызвало у него сильнейшее отвращение. Но уже на следующий день, после обильного носового кровотечения, он почувствовал себя лучше, а вскоре язвы рассосались сами собой.

После каждой эпидемии чумы люди с удвоенной силой начинали радоваться жизни: по свидетельству приходских книг, за каждой вспышкой заболевания шло рекордное число свадеб, в несколько раз большее, чем в годы, предшествовавшие чуме, так что население городов довольно быстро восстанавливалось.

Чумой и холерой напасти не ограничивались. В голодные годы (как правило, следовавшие за эпидемиями) были нередки случаи отравления спорыньей, вызывавшей конвульсии и гангрену конечностей. Даже перспектива смерти в страшных судорогах не могла остановить бедных крестьян, измученных голодом, от употребления в пишу заведомо губительного зерна.

Впрочем, сама бедность уподоблялась болезни; ее называли «недугом святого Франциска», намекая на нищенствующий орден францисканцев.

Бедняки могли получить кров и кусок хлеба в госпиталях-богадельнях: Отель-Дьё в Париже и Лионе, Сен-Жак-де-Компостель и др., в которых существовали отделения для мужчин, женщин и детей. Эти богоугодные заведения существовали на пожертвования; некоторые благодетели завещали им все свое состояние.

Госпитали, изначально бывшие в большей степени странноприимными домами и управлявшиеся монахами соответствующих орденов, с XVI века были секуляризированы, чтобы пресечь процветавшие в них финансовые злоупотребления. Отныне ими могли руководить только простые горожане, купцы и землепашцы, но не церковники, дворяне или их доверенные лица. И все же обслуживающим персоналом в таких заведениях по-прежнему оставались монахи, чаще всего братья из ордена Святого Иоанна. Большую роль в развитии больниц сыграл впоследствии канонизированный Винсент де Поль.

Скромный сельский священник Винсент де Поль (1581-1660) в 1610 году стал придворным духовником королевы Марго, а в 1614-м поступил в дом Эммануэля де Гонди, управляющего французскими галерами. Госпожа де Гонди сделала его своим исповедником. Все это семейство занималось благотворительностью, посещало больных и раздавало милостыню. Впоследствии Винсент де Поль сумел привлечь к этой деятельности цвет французской аристократии и буржуазии. Так, вдова председателя Счетной палаты Гуссо стала первой председательницей общества дам-благотворительниц; мадемуазель де Фей (она была очень высокого происхождения, но страдала от физического изъяна: одна ее нога была раздута от водянки) все силы и средства отдавала служению бедным и Богу; племянница кардинала Ришелье, герцогиня д"Эгильон, тратила на благотворительность огромные суммы денег; наконец, и королева Анна Австрийская не отказывала в помощи Винсенту де Полю, поскольку тот был рядом с ее мужем в его смертный час.

В 1617 году Винсент де Поль решил посвятить всю свою жизнь служению бедным и создал первое Братство Милосердия, в которое входили женщины скромного происхождения, ухаживавшие за больными и работавшие на благо бедных в приходе Шатильон-де-Домб. В 1625 году госпожа де Гонди предоставила в его распоряжение средства для основания конгрегации миссионеров, чтобы осуществлять благотворительную деятельность среди крестьян в ее владениях. Когда конгрегация получила представительство в бывшем монастыре Святого Лазаря в Париже (1632), ее члены стали называться лазаристами.

Помимо этого, Винсент де Поль руководил орденом Визитации Святой Марии и создал несколько других благотворительных организаций. Управление Братством Святого Николая было поручено им Маргарите Назо де Сюрен, которой помогали молодые девушки, вышедшие, как и она, из сельской среды. Луиза де Марильяк, благочестивая женщина, преданная своему делу, помогла ему основать в 1634 году Институт девиц Милосердия (Сестер святого Винсента де Поля), чтобы помогать бедным и больным. Институт, находившийся в Париже, состоял из благородных дам и богатых горожанок, посвятивших себя благотворительности по примеру будущего святого. В скором времени вся Франция покрылась широкой сетью больниц «Шарите» – от Сен-Жермена до глухих деревушек.

Благодаря де Полю, были созданы больница Бисетр для умалишенных, приюты для бедных – «Сострадание» и Сальпетриер – и для подкидышей (с 1638 года), а позже, в 1654 году – больница Святого Имени Христова в Париже, для стариков.

Надо отметить, что в первой половине XVII века Франция пережила целое нашествие нищих (парижане почему-то называли их «ирландцами»). Нищенство превратилось в организованную индустрию со своими цехами и привилегиями, и с ним не так-то легко было бороться. Во время регентства Марии Медичи в столице насчитывалось более тридцати тысяч побирушек. К ним относились уже не как к несчастным, а как к бездельникам, повинным в лени – одном из смертных грехов. Для потенциальных преступников предусмотрели специальные учреждения наподобие работных домов, которые стали открывать с 1612 года, но принятые меры имели половинчатый успех.

Не только нищие вызывали негодование со стороны добропорядочных горожан. В XVII веке в общественном сознании произошел своего рода переворот, выразившийся в изменении отношения к безумцам.

Веком раньше тихих умалишенных жалели, а юродивых слушали и почитали как пророков. Во времена Генриха IV в Париже появился странный человек. Он не умел ни читать, ни писать, но именно ему было поручено выдавать издателям разрешение на публикацию тех или иных книг. Его называли дурачком, но на парижских улицах продавались его произведения. Это был Бернар де Блюэ, родившийся в 1566 году на небольшом хуторке Арбер в двадцати километрах от Женевы, в горах на границе между Швейцарией и Францией. Он пас овец, но вскоре его начали посещать апокалиптические видения. Были ли то «озарения» или просто бред сумасшедшего? Как бы то ни было, они прославили пастуха на всю деревню.

Став из пастуха каретником, затем пушкарем, Блюэ продолжал видеть «божественные послания» и начал пророчествовать. Если бы он удалился в монастырь, то наверняка в тот «век святых» прослыл бы «божьим человеком» и, возможно, создал бы собственный культ. Но он провозгласил себя графом Пермисьоном («графом Дозволенности»), привлек к себе внимание весельчаков из окружения доброго короля Генриха и стал шутом поневоле. На него «находил стих», и благородные шутники записывали за ним его рассказы (Блюэ писать не умел, но в самой своей неграмотности видел доказательство божественного вдохновения) – смесь автобиографических эпизодов с видениями, изложение иного восприятия действительности, своего рода дневник параноика. Сборник его «произведений» был издан в 1600 году.

Но для простых людей такой «пророк» обычно был не забавой, а обузой: его приходилось кормить, а взять с него было нечего. Безумцы, «дураки» считались прежде всего лодырями, антиобщественными элементами. Их стали помещать в больницы и работные дома наравне с бродягами, нищими и проститутками.

Психиатрия как наука тогда еще не сложилась, но потребность в ней существовала уже давно. Некоторые представители знатных и древних родов страдали психическими заболеваниями, о чем можно судить по историческим документам. За примерами далеко ходить не надо, достаточно взять семейство Ришелье.

Сестра кардинала, Николь дю Плесси, была сумасшедшей – у современников это не вызывало сомнения. Это не помешало ей выйти замуж за маршала де Майе-Брезе и родить ему дочь, Клер Клеманс. У девочки были явные признаки безумия: у нее все время мерзло небольшое место на руке повыше запястья, и она капала на него смолой. Кроме того, Клер боялась садиться, полагая, что ее зад стеклянный. Когда ей было тринадцать лет, Ришелье устроил ее брак с сыном принца Конде, герцогом Энгьенским, из-за чего род Конде пресекся. Брат Ришелье Альфонс тоже был немного не в себе: именно из-за него Арману пришлось стать священнослужителем, ведь Альфонс отказался от уготованного ему места епископа Люсонского, чтобы постричься в монахи под именем брата Ансельма, а доход от епископства был жизненно нужен семье. Наконец, сам Ришелье мог с конским ржанием бегать на четвереньках вокруг стола, воображая себя лошадью, а иногда, в минуты сильного эмоционального возбуждения, издавал резкие звуки, напоминающие собачий лай.

Суровая жизнь не способствовала душевному здоровью, однако любые формы помешательства считались происками нечистой силы – или действием Провидения. Даже истерика рассматривалась как одержимость. Известен случай массового психоза – одержимости бесами монахинь-урсулинок. Эта напасть приключилась с ними в 1633 году, и монахини обвинили Урбана Грандье (которому было отказано в руководстве монастырем) в том, что он навел на них порчу, околдовав при посредстве лавровой ветви, брошенной на территорию монастыря. Грандье сожгли на костре, а урсулинкам потребовалось еще много сеансов экзорцизма, молитв и постов, чтобы наконец «изгнать из них бесов».

Истерики нередко случались и со знатными дамами: поводов для депрессии у них было предостаточно. Анна Австрийская как-то упала во время прогулки и поранила себе лицо; после у нее случился выкидыш. Злопыхатели стали распускать слухи, что королева страдает падучей. У Людовика XIII бывали затяжные приступы ипохондрии, когда он становился просто невыносим; кроме того, он с детства заикался.

Войны, моровые поветрия, бедность, порождающая болезни, – все это не способствовало долголетию. Ришелье скончался пятидесяти семи лет от роду, Людовик XIII не дожил до сорока двух… Впрочем, нельзя сказать, что дожить до старости было такой уж редкостью. Герцог де Ла Форс (Жак-Номпар де Комон), маршал Франции, имевший восьмерых сыновей, повторно женился в девяносто лет (правда, вскоре после того умер). Его старший сын Арман де Комон, тоже ставший маршалом и участвовавший во множестве сражений, прожил девяносто пять лет, а его брат Анри-Номпар де Комон, маркиз де Кастельно, – девяносто шесть. Герцог Эркюль де Монбазон (1568-1654), отец герцогини де Шеврез, женился на восемнадцатилетней Мари д"Авогур, когда ему было шестьдесят, и у них родились еще трое детей. Обретя полноту власти, Людовик XIII заявил, что будет править с помощью «бородачей» – советников, служивших его отцу, и вызвал в Лувр семидесятипятилетнего Виллеруа (он вскоре скончался), его ровесников Жаннена, дю Вэра и канцлера де Силлери (1544-1624). Последний коннетабль Франции Франсуа де Бонн де Ледигьер, талантливый военачальник, умелый дипломат, которого Генрих IV называл «хитрой лисой», прожил восемьдесят три года.

Несмотря на все невзгоды, люди не теряли жизнелюбия, и только благодаря этому Франция не обезлюдела.

Сообщений 1 страница 4 из 4

Медицина XVIII века

Для медицины 18 в. отмечен усовершенствованием медицинского образования. Были основаны новые медицинские школы: в Вене, Эдинбурге, Глазго. Прославленные врачи 18 в. знамениты как педагоги или как авторы трудов по систематизации уже существующего медицинского знания. Замечательными учителями в области клинической медицины были Г. Бургаве из Лейдена и У. Куллен из Глазго (1710-1790). Многие их ученики заняли почетное место в истории медицины.

Самый известный из учеников Бургаве, швейцарец А.фон Галлер (1708-1777) показал, что раздражимость мышц не зависит от стимуляции нервов, а является свойством, присущим самой мышечной ткани, тогда как чувствительность - специфическое свойство нервов. Галлер также развивал миогенную теорию сердцебиений.

Падуя уже не являлась значительным центром медицинского знания, однако она воспитала еще одного великого анатома - Джованни Баттисту Морганьи (1682-1771), отца патологической анатомии. Его знаменитая книга «О местонахождении и причинах болезней, выявленных анатомом» (De sedibus et causis morborum per anatomen indagatis, 1761) - шедевр наблюдения и анализа. Основанная более чем на 700 примерах, она объединяет анатомию, патологическую анатомию и клиническую медицину благодаря тщательному сопоставленнию клинических симптомов с данными вскрытия. Кроме того, Морганьи ввел в теорию заболеваний концепцию патологического изменения органов и тканей.

Другой итальянец, Ладзаро Спалланцани (1729-1799), продемонстрировал способность желудочного сока переваривать пищу, а также экспериментально опроверг господствовавшую тогда теорию самозарождения.

Кровопускание, Франческо Баретта

В клинической медицине этого периода заметен прогресс в такой важной отрасли, как акушерство. Хотя щипцы для родовспоможения были изобретены в 16 в. Питером Чемберленом (1560-1631), более века они оставались тайной семьи Чемберленов и использовались только ими. Несколько типов щипцов было изобретено в 18 в., и они стали широко применяться; росло также число мужчин-акушеров. У. Смелли (1697-1763), выдающийся английский акушер, написал Трактат о родовспоможении (Treatise on Midwifery, 1752), в котором точно описан процесс родов и указаны рациональные процедуры их облегчения.

Несмотря на отсутствие анестезии и антисептики, хирургия 18 в. продвинулась далеко вперед. В Англии У. Чизлден (1688-1752), автор Остеографии (Osteographia), производил иридотомию - рассечение радужной оболочки глаза. Он был также опытным специалистом по камнесечению (литотомии). Во Франции Ж. Пти (1674-1750) изобрел винтовой жгут, первым стал проводить успешные операции на сосцевидном отростке височной кости. П. Дезо (1744-1795) усовершенствовал лечение переломов. Оперативное лечение подколенной аневризмы, разработанное самым замечательным хирургом той эпохи Джоном Хантером (1728-1793), стало классикой хирургии. Будучи также талантливым и усердным биологом, Хантер проводил разнообразные исследования в области физиологии и сравнительной анатомии.

Сам этот метод, однако, еще не настолько утвердился, чтобы поставить заслон произвольному теоретизированию. Любой теории, поскольку ей не хватало подлинно научного обоснования, противопоставлялась другая, столь же произвольная и абстрактная. Таков был и спор между материалистами и виталистами в начале 18 в. Проблема лечения тоже решалась сугубо теоретически.

Вскрытие в анатомическом театре, Уильям Хогарт

18 век обычно считается веком просвещения, рационализма и расцвета науки. Но это и золотой век знахарства, шарлатанства и суеверий, изобилия секретных чудодейственных снадобий, пилюль и порошков. Франц А.Месмер (1734-1815) демонстрировал свой “животный магнетизм” (предвестник гипнотизма), вызвав чрезвычайное увлечение им в светском обществе. Френология считалась тогда серьезной наукой. Беспринципные шарлатаны делали состояния на т.н. “храмах исцеления”, “небесных ложах”, разнообразных чудодейственных “электрических” приспособлениях.

Несмотря на свои заблуждения, 18 век вплотную подошел к одному из самых важных медицинских открытий - вакцинации. В течение столетий оспа была бичом человечества; в отличие от других эпидемических заболеваний она не исчезала и оставалась столь же опасной, как и прежде. Только в 18 в. она унесла более 60 млн. жизней.

Искусственное слабое заражение оспой уже применялось на Востоке, особенно в Китае и Турции. В Китае оно проводилось посредством ингаляции. В Турции небольшое количество жидкости из оспенного пузырька вводили в поверхностный разрез кожи, что обычно вело к заболеванию в легкой форме и последующему иммунитету. Такой тип искусственного заражения был введен в Англии уже в 1717, и подобная практика получила распространение, но результаты не всегда были надежны, иногда заболевание протекало в тяжелой форме. Более того, это не позволяло избавиться от самой болезни.

“Шип на розе”

Сифилис наводнил гигантской волной Европу. “Шип на розе”, - острили фаталисты, когда жестокая действительность вбила им в голову молотками мысль, что здесь не существует или - или!

Главной рассадницей сифилиса - и, разумеется, других венерических болезней - была публичная проститутка. Каждое сношение было тогда равносильно почти неизбежному венерическому заболеванию. Один берлинский врач, д-р П. Мейснер, недавно расследовал с этой стороны жизнь Казановы и пришел к выводу, что “Казанова заболевал каждый раз, когда имел дело с проститутками”.

Мюллер говорит в своем “Gemalde von Berlin…”: “Низшие классы совершенно заражены, две трети (сказал мне выдающийся врач) больны венерическими болезнями или обнаруживают симптомы венерических болезней. В Кобленце после вторжения эмигрантов, когда была "предложена бесплатная медицинская помощь, зараженных оказалось семьсот”.

Однако и господствующие классы страдали не меньше от этого бича. Напротив, здесь целые семейства были заражены этой болезнью еще больше даже, чем в мещанстве, так как при господстве вышеописанной свободы нравов “галантный подарок”, полученный от проститутки или балерины, очень легко передавался светской даме, и прежде всего метрессе, чем обычно не ограничивался круговорот заражений. В “Satans Harvest Home” говорится:
“Мужья передают сифилис женам, жены мужьям, даже детям, последние кормилицам, а те в свою очередь своим детям”.

Геракл и Омфала, Франсуа Буше

Многие развратники, любовь которых знатные дамы оспаривали друг у друга, положительно разносили эту болезнь по всем домам. Большая половина правящих фамилий была тогда заражена сифилисом. Почти все бурбоны и орлеанисты (представители королевской династии. - Ред.) страдали или временно, или постоянно этой и другими венерическими болезнями. И то же надо сказать о всей французской придворной знати.

В Париже, как доказали Капон, а вслед за ним Эрве, большинство балерин и актрис были сифилитичками. Так как именно из этих кругов французская знать преимущественно брала своих любовниц, то заболевание было для большинства неизбежностью. Знаменитая танцовщица Камарго и не менее знаменитая Гимар оставили почти всем своим поклонникам, среди них нескольким принцам и герцогам, такую память о своей благосклонности. Герцогиня Елизавета Шарлотта, которая, впрочем, и сама была заражена мужем, пишет:
“Балерина Дешан поднесла принцу Фридриху Карлу Вюртембергскому подарок, от которого он умер”.

Милость, оказанная государем женам придворных, вскоре переходила в их кровь, а далее в кровь их детей. Герцог Вюртембергский Карл Александр, вероятно зараженный балериной, потом заразил в свою очередь весь свой гарем, состоявший из танцовщиц придворного штутгартского театра и известный под названием “синих башмаков”, ибо право носить синие башмаки отличало всех фавориток герцога.

Когда на верху общества увидели, что почти все стрелы Амура оставляли после себя отравленные раны и что никто не покидает поле битвы Венеры без того, чтобы рано или поздно не быть отмеченным подобным знаком, то к этой ужасной болезни присоединили жестокое самоиздевательство. Болезнь была идеализирована.
Эдуард Фукс, “История нравов”

Опиумные препараты в странах Западной Европы в XVII-XVIII веках

В XVII веке испанцы, торгуя на Филиппинах и в Южном Китае, завозят в эти страны табак. Тогда же голландцы вводят обычай добавлять в табак опиум. Голландцы считали это верным средством борьбы с малярией, китайцы же поняли его как способ опьянения. От курения табака с опиумом до курения чистого опия был один шаг: обычай курения опия привился. В стране развилось опиокурение, принявшее бедственный характер. В 1729 г. эдиктом императора Юнг Чанга, а в 1800 г. — императора Киа Конга запрещаются продажа опия для курения и содержание курилен в Китае. Невзирая на законы, Англия и Голландия в погоне за прибылью продолжают контрабандный ввоз в Китай огромных количеств опиума. В конце XVIII века вся опийная торговля монополизируется в руках Ост-Индской компании.

В те годы, когда немедицинское использование опиума — опиофагия и опиокурение — уже считалось бичом стран Востока, опасность опиатов в Европе еще не была осознана. Случаи злоупотребления опийными препаратами были, конечно, и в странах Западной Европы, но «… возникавшие при этом расстройства причинно не связывались с действием опия, а расценивались как конституциональные черты, обычно вырождения» (И. Н. Пятницкая, 1975).

На протяжении веков со времен Галена вплоть до конца XIX века опиум использовался как неспецифическое терапевтическое средство в виде галеновых препаратов при многих заболеваниях, в том числе и психических. Следует остановиться на нескольких официальных опиумных прописях, весьма популярных и передаваемых из поколения в поколение.

Их состав подробно описан в работах Вуттона (1910) и Мачта (1915).

Териак . Был составлен Андромахусом, врачом императора Нерона. Его готовили на вине и меде в виде тонкой пасты, состав дан в работах Галена. Рекомендации Галена сохранили свою силу по отношению к этому опийному препарату вплоть до XVIII века. Такие города, как Константинополь, Каир, Генуя, Венеция, конкурировали за приоритет в производстве териака в средние века. В XVIII веке венецианский териак, или на жаргоне — «трикл», по популярности затмил все другие аналогичные препараты. Интересно, что у турок есть жаргонное слово «териакиды», выражающее презрительное отношение к лицам, которые не курят опиум, а едят его (Брокгауз, Эфрон, 1897). Ссылку на териак можно встретить в «Лондонской фармакопее» издания 1745 г.

Филониум . По предположению Плиния Старшего, высказанному в его «Естественной истории», автором прописи этого препарата был Филон из Тарзуса, живший в начале 1 века н. э. Это средство рекомендовалось при кишечной колике, дизентерии, эпидемия которой была в Риме во времена Филона. В английской фармакопее филониум оставался вплоть до 1867 г. Его пропись включала в себя следующие компоненты: белый перец, имбирь, зерна тмина, очищенный опиум (в количестве 1 гран на 36 гран массы препарата) и сироп из маковых зерен.

Диоскоридиум . Более поздняя опиумная пропись. Была составлена Хиеронимусом Фраскаториусом, знаменитым врачом и поэтом Вероны начала XVI века. В его состав входили, помимо опиума, корица, плоды кассии, ясенец белый, гуммиарабик, белый перец, армянская глина, камедь. В XVIII веке, когда использование опиатов стало настолько популярным, что приняло форму «семейных средств», диоскоридиум часто прописывали грудным детям как эффективное успокоительное.

Аптекарь, Пьетро Лонги

Более поздние фармакопейные опийные прописи связаны с именем Парацельса (1490-1541). На взглядах и деятельности Парацельса отразился дух раннего Возрождения — времени крутого изменения представлений во всех областях общественной жизни, науки, культуры. Выступая против слепого подчинения авторитетам древних, Парацельс выдвигал опыт как основу знания. В лекарствоведении Парацельс был известен своим учением о дозировке. «Все есть яд, и ничто не лишено ядовитости, одна только доза делает яд лекарством». Им было предложено несколько лекарственных форм опиума под названием «лауданум»: пилюли «лауданум Парацельса», которые на четверть состояли из опиума; «анодинум Парацельса» (от anodydon — греч. «болеутоляющее средство») — препарат, содержащий, кроме очищенного опиума, апельсиновый или лимонный сок, сперму лягушки, корицу, зерна гвоздики, окаменелую смолу, шафран.

«Лауданум Сиденхема», по-видимому, является производным жидкого «лауданума Парацельса» и связан с именем известного английского врача XVII века, в работе которого по дизентерии приводилась его пропись.

В конце XVIII века в «моду» вошел также и другой препарат опиума, известный как «лауданум Россо », названный по имени монаха-капуцина Rousseau, придворного врача короля Луи XVI. В отличие от предыдущих прописей «лауданум Россо» содержал сбраживающее вещество.

Этимологически слово «лауданум», возможно, происходит от латинского «Iaudandum» — нечто восхваляемое. Филологи полагают, что по смыслу слово скорее близко названию камедной жвачки, из которой в середине века готовили желудочное средство: «Iabdanum» или «Iadanum». Мачт же считает, что это слово скорее происходит от аббревиации (сокращения) двух слов «Iaudatum opium» — прекрасный опиум.

Если следовать хронологии появления опиумных препаратов в фармакопеях стран Запада, то следующим опийным средством, по Вуттону (1910), были «черные капли», появившиеся в XVIII веке. Известно их другое название — «ланкастерские» или «квакерские» капли. По опиумной активности такие капли в 3 раза превосходили лауданум.

«Семейным» опиумным средством в начале XVIII века стал парегорик . Его пропись создана известным профессором Лейденского университета Ла Мотом. В «Лондонской фармакопее» 1886 г. на основе парегорика была предложена пропись опийной камфорной настойки, в «Немецкой фармакопее» — опийной бензойной настойки. Слово «пaрегорик» также греческой этимологии и означает «успокоительный», «утешительный». Перечень опийных прописей XVII-XVIII веков был бы неполным без «доверова порошка», который предложил в 1762 г. врач Томас Дауер.

Лауданум, парегорик, доверов порошок сохранили свое значение до наших дней и упоминаются в современных фармакопеях стран Западной Европы и США.

Большое число опиумных препаратов в фармакопеях XVI-XVIII веков, каждый из которых был рекомендован для самых разнообразных по этиологии заболеваний, было не чем иным, как поиском квинтэссенции, эликсира жизни. Опиумные препараты рекомендовались при инфекционных болезнях (оспе, туберкулезе, холере, дизентерии, сифилисе, коклюше), а также при водянке, подагре, головной боли, сердцебиениях, выкидышах, печеночных и почечных коликах, кашле. Обычным способом введения был оральный, распространены были также свечи из опиума, растирки, мази и пр.
Т. И. Ульянкина, “История опиумных препаратов и проблема возникновения наркомании”