Анализ смысл и значение сны Раскольникова по роману Преступление и наказание (Достоевский Ф. М.). Страшный сон родиона раскольникова

…Войдя в харчевню, он выпил рюмку водки и съел с какою-то начинкой пирог. Доел он его опять на дороге. Он очень давно не пил водки, и она мигом подействовала, хотя выпита была всего одна рюмка. Ноги его вдруг отяжелели, и он начал чувствовать сильный позыв ко сну. Он пошел домой; но дойдя уже до Петровского острова, остановился в полном изнеможении, сошел с дороги, вошел в кусты, пал на траву и в ту же минуту заснул.

В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенною выпуклостию, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью. Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления бывают при этом до того вероятны и с такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу, будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев . Такие сны, болезненные сны, всегда долго помнятся и производят сильное впечатление на расстроенный и уже возбужденный организм человека.

Преступление и наказание. Художественный фильм 1969 г. 1 серия

Страшный сон приснился Раскольникову. Приснилось ему его детство, еще в их городке . Он лет семи и гуляет в праздничный день, под вечер, с своим отцом за городом. Время серенькое, день удушливый, местность совершенно такая же, как уцелела в его памяти: даже в памяти его она гораздо более изгладилась, чем представлялась теперь во сне. Городок стоит открыто, как на ладони, кругом ни ветлы; где-то очень далеко, на самом краю неба, чернеется лесок. В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит кабак, большой кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже страх, когда он проходил мимо его, гуляя с отцом. Там всегда была такая толпа, так орали, хохотали, ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались; кругом кабака шлялись всегда такие пьяные и страшные рожи… Встречаясь с ними, он тесно прижимался к отцу и весь дрожал. Возле кабака дорога, проселок, всегда пыльная, и пыль на ней всегда такая черная. Идет она, извиваясь, далее и шагах в трехстах огибает вправо городское кладбище. Среди кладбища каменная церковь с зеленым куполом, в которую он раза два в год ходил с отцом и с матерью к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно, и которую он никогда не видал. При этом всегда они брали с собою кутью на белом блюде, в салфетке, а кутья была сахарная из рису и изюму, вдавленного в рис крестом. Он любил эту церковь и старинные в ней образа, большею частью без окладов, и старого священника с дрожащею головой. Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и маленькая могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем не знал и не мог помнить; но ему сказали, что у него был маленький брат, и он каждый раз, как посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся ей и целовал ее. И вот снится ему: они идут с отцом по дороге к кладбищу и проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на кабак. Особенное обстоятельство привлекает его внимание: на этот раз тут как будто гулянье, толпа разодетых мещанок, баб, их мужей и всякого сброду. Все пьяны, все поют песни, а подле кабачного крыльца стоит телега, но странная телега. Это одна из тех больших телег, в которые впрягают больших ломовых лошадей и перевозят в них товары и винные бочки. Он всегда любил смотреть на этих огромных ломовых коней, долгогривых, с толстыми ногами, идущих спокойно, мерным шагом и везущих за собою какую-нибудь целую гору, нисколько не надсаждаясь, как будто им с возами даже легче, чем без возов. Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая, саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые – он часто это видел – надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка. Но вот вдруг становится очень шумно: из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в красных и синих рубашках, с армяками внакидку. «Садись, все садись! – кричит один, еще молодой, с толстою такою шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом, – всех довезу, садись!» Но тотчас же раздается смех и восклицанья:

– Этака кляча да повезет!

– Да ты, Миколка, в уме, что ли: этаку кобыленку в таку телегу запрег!

– А ведь савраске-то беспременно лет двадцать уж будет, братцы!

– Садись, всех довезу! – опять кричит Миколка, прыгая первый в телегу, берет вожжи и становится на передке во весь рост. – Гнедой даве с Матвеем ушел, – кричит он с телеги, – а кобыленка этта, братцы, только сердце мое надрывает: так бы, кажись, ее и убил, даром хлеб ест. Говорю садись! Вскачь пущу! Вскачь пойдет! – И он берет в руки кнут, с наслаждением готовясь сечь савраску.

– Да садись, чего! – хохочут в толпе. – Слышь, вскачь пойдет!

– Она вскачь-то уж десять лет, поди, не прыгала.

– Запрыгает!

– Не жалей, братцы, бери всяк кнуты, зготовляй!

– И то! Секи ее!

Все лезут в Миколкину телегу с хохотом и остротами. Налезло человек шесть, и еще можно посадить. Берут с собою одну бабу, толстую и румяную. Она в кумачах, в кичке с бисером, на ногах коты, щелкает орешки и посмеивается. Кругом в толпе тоже смеются, да и впрямь, как не смеяться: этака лядащая кобыленка да таку тягость вскачь везти будет! Два парня в телеге тотчас же берут по кнуту, чтобы помогать Миколке. Раздается: «ну!», клячонка дергает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов трех кнутов, сыплющихся на нее, как горох. Смех в телеге и в толпе удвоивается, но Миколка сердится и в ярости сечет учащенными ударами кобыленку, точно и впрямь полагает, что она вскачь пойдет.

– Пусти и меня, братцы! – кричит один разлакомившийся парень из толпы.

– Садись! Все садись! – кричит Миколка, – всех повезет. Засеку! – И хлещет, хлещет, и уже не знает, чем и бить от остервенения.

– Папочка, папочка, – кричит он отцу, – папочка, что они делают? Папочка, бедную лошадку бьют!

– Пойдем, пойдем! – говорит отец, – пьяные, шалят, дураки: пойдем, не смотри! – и хочет увести его, но он вырывается из его рук и, не помня себя, бежит к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.

– Секи до смерти! – кричит Миколка, – на то пошло. Засеку!

– Да что на тебе креста, что ли, нет, леший! – кричит один старик из толпы.

– Видано ль, чтобы така лошаденка таку поклажу везла, – прибавляет другой.

– Заморишь! – кричит третий.

– Не трожь! Мое добро! Что хочу, то и делаю. Садись еще! Все садись! Хочу, чтобы беспременно вскачь пошла!..

Вдруг хохот раздается залпом и покрывает всё: кобыленка не вынесла учащенных ударов и в бессилии начала лягаться. Даже старик не выдержал и усмехнулся. И впрямь: этака лядащая кобыленка, а еще лягается!

Два парня из толпы достают еще по кнуту и бегут к лошаденке сечь ее с боков. Каждый бежит с своей стороны.

– По морде ее, по глазам хлещи, по глазам! – кричит Миколка.

– Песню, братцы! – кричит кто-то с телеги, и все в телеге подхватывают. Раздается разгульная песня, брякает бубен, в припевах свист. Бабенка щелкает орешки и посмеивается.

…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает всё это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.

– А чтобы те леший! – вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее за конец в обе руки и с усилием размахивается над савраской.

– Разразит! – кричат кругом.

– Мое добро! – кричит Миколка и со всего размаху опускает оглоблю. Раздается тяжелый удар.

А Миколка намахивается в другой раз, и другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что не может с одного удара убить.

– Живуча! – кричат кругом.

– Сейчас беспременно падет, братцы, тут ей и конец! – кричит из толпы один любитель.

– Топором ее, чего! Покончить с ней разом, – кричит третий.

– Эх, ешь те комары! Расступись! – неистово вскрикивает Миколка, бросает оглоблю, снова нагибается в телегу и вытаскивает железный лом. – Берегись! – кричит он и что есть силы огорошивает с размаху свою бедную лошаденку. Удар рухнул; кобыленка зашаталась, осела, хотела было дернуть, но лом снова со всего размаху ложится ей на спину, и она падает на землю, точно ей подсекли все четыре ноги разом.

– Добивай! – кричит Миколка и вскакивает, словно себя не помня, с телеги. Несколько парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало – кнуты, палки, оглоблю, и бегут к издыхающей кобыленке. Миколка становитсhя сбоку и начинает бить ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.

– Доконал! – кричат в толпе.

– А зачем вскачь не шла!

– Мое добро! – кричит Миколка, с ломом в руках и с налитыми кровью глазами. Он стоит будто жалея, что уж некого больше бить.

– Ну и впрямь, знать, креста на тебе нет! – кричат из толпы уже многие голоса.

Но бедный мальчик уже не помнит себя. С криком пробивается он сквозь толпу к савраске, обхватывает ее мертвую, окровавленную морду и целует ее, целует ее в глаза, в губы… Потом вдруг вскакивает и в исступлении бросается с своими кулачонками на Миколку. В этот миг отец, уже долго гонявшийся за ним, схватывает его наконец и выносит из толпы.

– Пойдем! пойдем! – говорит он ему, – домой пойдем!

– Папочка! За что они… бедную лошадку… убили! – всхлипывает он, но дыханье ему захватывает, и слова криками вырываются из его стесненной груди.

– Пьяные, шалят, не наше дело, пойдем! – говорит отец. Он обхватывает отца руками, но грудь ему теснит, теснит. Он хочет перевести дыхание, вскрикнуть, и просыпается.

Анализ эпизода: Сон Раскольникова.

Описание сна, привидевшегося Родиону Романовичу Раскольникову в вечер накануне
убийства старухи процентщицы (в V главе I части романа), является одним из
ключевых моментов сюжета “Преступления и наказания”.

На первый взгляд этот уход в бессознательное на время вырывает главного героя из
рамок окружающей действительности, в которой начинает развиваться придуманный им
страшный план, и даёт бедному студенту небольшую передышку от той болезненной
лихорадки, в которую он загнал себя своей сумасбродной теорией. Поначалу нам
кажется, что, очутившись в непривычной для себя обстановке Островов, в окружении
зелени, свежести и цветов вместо обычных городской пыли, извёстки и “теснящих и
давящих домов” (вспомним попутно размышления героя о необходимости построения
фонтанов), Родион Романович и вправду чудесным образом избавляется “от этих чар,
от колдовства, обаяния, от наваждения” и погружается в мир своего детства. Что
перед нами открывается душевный мир семилетнего маленького Роди, который
испытывает “неприятнейшее впечатление и даже страх”, лишь только проходя с отцом
мимо городского кабака, и “весь дрожит” от одних доносящихся из него звуков и
вида “шляющихся кругом” “пьяных и страшных рож”. Когда герой с душевной теплотой
вспоминает бедную маленькую городскую церковь “с зелёным куполом и старинные в
ней образа”, и “старого священника с дрожащею головой”, и своё собственное
невероятно трогательное благоговение перед “маленькой могилкой меньшого братца,
умершего шести месяцев, которого он совсем не знал и не мог помнить”, нам
кажется, что из-под всего наносного, рождённого жизненными обстоятельствами в
нынешнем Раскольникове, нищем студенте и обитателе трущоб, воскресает душа
ребёнка, не способного не только убить человека, но и спокойно смотреть на
убийство лошади. Таким образом, весь смысл эпизода на первый взгляд заключается
в раскрытии истинного душевного состояния героя, который, пробудившись, даже
обращается с молитвой к Богу: “Господи, покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от
этой проклятой... мечты моей!” Однако буквально через сутки Раскольников
всё-таки приведёт в исполнение свой страшный замысел, а Достоевский почему-то не
даёт читателю забыть об этом первом сне своего персонажа практически до самого
конца романа: как круги, расходящиеся по воде от брошенного камня, или отголоски
произнесённой вслух фразы, по всему тексту “Преступления и наказания” разбросаны
мельчайшие образы, вновь и вновь возвращающие его к содержанию сна. То, спрятав
под камень украденные у старухи драгоценности, Раскольников возвращается домой
“дрожа, как загнанная лошадь”, и ему мерещится, что помощник квартального
надзирателя Илья Петрович бьёт на лестнице его квартирную хозяйку. То с криком:
“Уездили клячу!” - умирает измученная Катерина Ивановна Мармеладова. То вдруг
чудесным образом материализуется приснившийся главному герою Миколка,
оказавшийся, правда, не дюжим мужиком с красной мордой и “толстой такой шеей”, а
скромным красильщиком. Зато появляется он заодно с неким кабатчиком Душкиным,
который, по словам Разумихина, “бабушкин сон рассказывает” и при этом “врёт, как
лошадь” (сравнение сколь неожиданное, столь и нарочитое). Все эти мимолётные
указания звучат как назойливая нота, однако же не раскрывают глубокой символики
загадочного сна.

Вернёмся вновь к тем обстоятельствам, в которых это сновидение возникает в
воспалённом мозгу Раскольникова. Пытаясь избавиться от навязчивой идеи, герой
стремится уйти как можно дальше от дома: “Домой идти ему стало вдруг ужасно
противно: там-то, в углу, в этом-то ужасном шкафу и созревало всё это вот уже
более месяца, и он пошёл куда глаза глядят”. Блуждая таким образом, Родион
Романович попадает в отдалённую часть Петербурга. “Зелень и свежесть, - пишет
Достоевский, - понравились сначала его усталым глазам... Тут не было ни духоты,
ни вони, ни распивочных. Но скоро и эти новые, приятные ощущения перешли в
болезненные и раздражающие”.

Увы, смертельная обида на весь мир слишком глубоко засела в сознании гордого
Раскольникова, и её не выбить оттуда простой переменой обстановки. Да и только
ли во внешней обстановке заключается всё дело? Уж слишком сложный человек
Раскольников, чтобы его, без добровольного на то согласия, просто-напросто
“заела среда”. До этого сам Родион Романович начинает доискиваться уже много
позже, разговаривая с Соней в пятой части романа: “Работает же Разумихин! Да я
озлился и не захотел. Я тогда, как паук, к себе в угол забился. О, как ненавидел
я эту конуру! А всё-таки выходить из неё не хотел. Нарочно не хотел!” Очевидно,
что ужасная теория о разделении людей на “дрожащих тварей” и “имеющих право”
скрывается всё же не в петербургских трущобах, хоть и немало ей
поспособствовавших, а в сознании самого героя, и поэтому ожидаемого просветления
во время прогулки по зелёным Островам на самом деле не происходит. Все действия
героя здесь отличаются бессмысленным автоматизмом: “...раз он остановился и
пересчитал свои деньги... но вскоре забыл, для чего и деньги вытащил из
кармана”, - а впечатления от увиденного словно не доходят до его сознания, не
оставляют в нём чёткого цельного образа: “особенно занимали его цветы; он на них
всего дольше смотрел”; “встречались ему тоже пышные коляски, наездники и
наездницы; он провожал их с любопытством глазами и забывал о них прежде, чем они
скрывались из глаз”.

Настоящего просветления не происходит и после пробуждения героя - автор
отмечает, что у Раскольникова было “смутно и темно на душе”. Небольшое же
облегчение и весьма кратковременное, как окажется после, умиротворение,
наступившее в его душе, связано скорее с принятием окончательного, как ему
думалось, решения относительно его теории. Но что это было за решение?

“Пусть даже нет никаких сомнений во всех этих расчётах, будь это всё, что решено
в этот месяц, ясно, как день, справедливо, как арифметика. Господи! Ведь я всё
равно не решусь! Я ведь не вытерплю, не вытерплю!”. Итак,очевидно, что речь
здесь идёт не о раскаянии, но лишь о том, сможет ли смелый
теоретик собственноручно привести в исполнение свой замысел. Сон играет с
Раскольниковым злую шутку, словно предоставив ему возможность совершить пробу
пробы, после чего герой, в состоянии всё того же автоматизма, и в самом деле
отправляется к старухе процентщице - для второй попытки.

Не случайно сам автор называет видение своего героя “страшным”, “болезненным”,
“чудовищной картиной”. При всей своей кажущейся обыденности этот первый в романе
сон на самом деле даже более фантастичен, нежели другой, посетивший
Раскольникова в финале третьей части, в котором чёрт снова приводит его в
квартиру Алёны Ивановны и из которого словно бы входит в повествование
Свидригайлов. Увиденное Раскольниковым, без сомнения, относится к тем “странным
и разным” снам, о которых он не решается рассказать даже Соне. Дело в том, что
перед нами отнюдь не воспоминание о детстве героя.

Недаром его описание предваряется довольно неожиданным авторским рассуждением о
том, что “в болезненном состоянии сны отличаются часто чрезвычайным сходством с
действительностью”, а следующее далее утверждение, что столь “вероятную
обстановку” “не выдумать наяву этому же самому сновидцу, будь он такой же
художник, как Пушкин или Тургенев”, вряд ли относится к ужасной, но бытовой
картине убийства лошади. Скорее всего, автор здесь в свойственной ему
ненавязчивой манере предупреждает читателя о том, что при всей своей
правдоподобности “страшный сон” Раскольникова не так прост.

Картина, представившаяся герою, поначалу старательно “маскируется” под обыденную
и реальную: “...время серенькое, день удушливый, местность совершенно такая же,
как уцелела в его памяти”. Обманность и фантасмагоричность сновидения выражаются
здесь лишь в том, что оно правдивее реальности: “...даже в памяти его она
(местность. - Д.М.) гораздо более изгладилась, чем представлялась теперь во
сне”. Настроив героя (и читателей) на волну лирических воспоминаний, сон
подбрасывает им всё новые и новые подробности - о чёрной пыли на дороге в кабак,
о сахарной кутье на белом блюде, о старинных образах без окладов…. И лишь
непосредственно после этого, как бы в продолжение всё той же мысли, без абзаца,
начинается изложение самого сна: “И вот снится ему…”

Эта вторая часть видения Раскольникова также обладает своей собственной
фантастикой: здесь маленькому мальчику неожиданно начинают казаться необычными
самые обыденные вещи. На самом деле, что такого, например, в том, что в
городском кабаке “как будто” происходит гулянье - ведь описанные события
развиваются “в праздничный день, под вечер”, а “толпа всякого сброду” занимается
тем же, чем и всегда, - горланит песни, пугая маленького Родю. Почему стоящая
возле “кабачного крыльца” телега названа “странной”, если тут же добавлено, что
это “одна из тех больших телег, в которые впрягают больших ломовых лошадей”, за
какими так любил наблюдать маленький мальчик? Действительно странным является,
пожалуй, лишь то, что на этот раз “запряжена в неё маленькая, тощая, саврасая,
крестьянская клячонка”2, какая обычно не может сдвинуть с места даже
предназначенный для неё воз дров или сена - и тогда её “бьют мужики кнутами,
иной раз даже по морде и по глазам”, на что всегда так жалко было смотреть
сердобольному ребёнку. Этими вновь постоянно возникающими отступлениями в
сознание читателя как бы исподволь закладывается мысль о полной никчёмности и
бесполезности бедной лошадки, и разыгрывающаяся далее сцена оказывается, по
сути, предрешённой.

В последней части видения Раскольникова, несомненно, нашли отражение черты
придуманного им страшного плана. Ведь речь здесь идёт о возможности
распоряжаться чужой жизнью - пусть пока жизнью лошади (“Моё добро!” - кричит
пьяный Миколка) - и о критериях целесообразности, пользы, ожидаемой от
существования окружающих: “А кобылёнка эта, братцы, только сердце моё надрывает:
так бы, кажись, её и убил, даром хлеб ест”. Насколько близким оказывается
положение приснившейся студенту бедной лошадки и вполне реальной старухи
процентщицы, которая, по отзывам окружающих, есть не что иное, как “глупая,
бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и,
напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живёт, и которая завтра
же сама собой умрёт”, чья жизнь стоит несравнимо меньше лошадиной, равняясь по
ценности “жизни вши, таракана”. (Эту фразу из подслушанного в трактире разговора
Раскольников попытается затем передать Соне.)

Сон Раскольникова, как своеобразная проба пробы, также довольно точно передаёт
мелкие детали будущего убийства: лошадку забивают (“Топором её, чего!” - кричит
кто-то), по её морде струится кровь; Миколку, на котором, как после и на
Раскольникове, “нет креста”, подзуживает при этом целая толпа, так же как
студент и офицер своим разговором в трактире подтверждают оценку, мысленно
данную Родионом Романовичем старухе процентщице, и убеждают его в своеобразной
справедливости собственных замыслов.

Однако сон, являясь, по сути, сжатым изложением всего романа, словно коварно
подсказывает главному герою и возможный путь ухода от неминуемо приближающейся
трагедии - притвориться, что он-то здесь и ни при чём, занять место стороннего
наблюдателя или, ещё хуже, самому прикинуться этакой “лошадкой”, которую чуть
было не “заели” невыносимые условия жизни. И действительно, как во сне
Раскольников видит задуманное им убийство со стороны, так и в реальной жизни, на
тот случай, если из него не выйдет Наполеона, у философа остаётся ещё мнимый
шанс “побороться”, свалив свою вину на так вовремя подвернувшегося
красильщика-сектанта с его навязчивой идеей о необходимости “пострадать”.

Таким образом, страшный сон Родиона Раскольникова, обладая многозначностью и
символичностью, присущими сновидениям, является одновременно экскурсом в прошлое
героя, отражением борьбы, которая в тот момент происходила в душе героя, и в то
же время - предопределением, своеобразным планом, согласно которому ему
предлагается действовать. И только нарушив условия этого навязчивого
пророчества, герой сможет освободиться от чар и пут своей бесовской теории,
чтобы затем, с течением времени, прийти к истинному покаянию и воскресению

…Он забылся; странным показалось ему, что он не помнит, как мог он очутиться на улице. Был уже поздний вечер. Сумерки сгущались, полная луна светлела всё ярче и ярче; но как-то особенно душно было в воздухе. Люди толпой шли по улицам; ремесленники и занятые люди расходились по домам, другие гуляли; пахло известью, пылью, стоячею водой. Раскольников шел грустный и озабоченный: он очень хорошо помнил, что вышел из дому с каким-то намерением, что надо было что-то сделать и поспешить, но что именно - он позабыл. Вдруг он остановился и увидел, что на другой стороне улицы, на тротуаре, стоит человек и машет ему рукой. Он пошел к нему через улицу, но вдруг этот человек повернулся и пошел как ни в чем не бывало, опустив голову, не оборачиваясь и не подавая вида, что звал его. «Да полно, звал ли он?» - подумал Раскольников, однако ж стал догонять. Не доходя шагов десяти, он вдруг узнал его и - испугался; это был давешний мещанин , в таком же халате и так же сгорбленный. Раскольников шел издали; сердце его стукало; повернули в переулок - тот всё не оборачивался. «Знает ли он, что я за ним иду?» - думал Раскольников. Мещанин вошел в ворота одного большого дома. Раскольников поскорей подошел к воротам и стал глядеть: не оглянется ли он и не позовет ли его? В самом деле, пройдя всю подворотню и уже выходя во двор, тот вдруг обернулся и опять точно как будто махнул ему. Раскольников тотчас же прошел подворотню, но во дворе мещанина уж не было. Стало быть, он вошел тут сейчас на первую лестницу. Раскольников бросился за ним. В самом деле, двумя лестницами выше слышались еще чьи-то мерные, неспешные шаги. Странно, лестница была как будто знакомая! Вон окно в первом этаже; грустно и таинственно проходил сквозь стекла лунный свет; вот и второй этаж. Ба! Это та самая квартира, в которой работники мазали … Как же он не узнал тотчас? Шаги впереди идущего человека затихли: стало быть, он остановился или где-нибудь спрятался». Вот и третий этаж; идти ли дальше? И какая там тишина, даже страшно… Но он пошел. Шум его собственных шагов его пугал и тревожил. Боже, как темно! Мещанин, верно, тут где-нибудь притаился в углу. А! квартира отворена настежь на лестницу; он подумал и вошел. В передней было очень темно и пусто, ни души, как будто всё вынесли; тихонько, на цыпочках прошел он в гостиную: вся комната была ярко облита лунным светом; всё тут по-прежнему: стулья, зеркало, желтый диван и картинки в рамках. Огромный, круглый, медно-красный месяц глядел прямо в окна. «Это от месяца такая тишина, - подумал Раскольников, - он, верно, теперь загадку загадывает». Он стоял и ждал, долго ждал, и чем тише был месяц, тем сильнее стукало его сердце, даже больно становилось. И всё тишина. Вдруг послышался мгновенный сухой треск, как будто сломали лучинку, и всё опять замерло. Проснувшаяся муха вдруг с налета ударилась об стекло и жалобно зажужжала. В самую эту минуту, и углу, между маленьким шкапом и окном, он разглядел как будто висящий на стене салоп. «Зачем тут салоп? - подумал он, - ведь его прежде не было…» Он подошел потихоньку и догадался, что за салопом как будто кто-то прячется. Осторожно отвел он рукою салоп и увидал, что тут стоит стул, а на стуле в уголку сидит старушонка, вся скрючившись и наклонив голову, так что он никак не мог разглядеть лица, но это была она. Он постоял над ней: «боится!» - подумал он, тихонько высвободил из петли топор и ударил старуху по темени, раз и другой. Но странно: она даже и не шевельнулась от ударов, точно деревянная. Он испугался, нагнулся ближе и стал ее разглядывать; но и она еще ниже нагнула голову. Он пригнулся тогда совсем к полу и заглянул ей снизу в лицо, заглянул и помертвел: старушонка сидела и смеялась, - так и заливалась тихим, неслышным смехом, из всех сил крепясь, чтоб он ее не услышал. Вдруг ему показалось, что дверь из спальни чуть-чуть приотворилась и что там тоже как будто засмеялись и шепчутся. Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить старуху но голове, но с каждым ударом топора смех и шепот из спальни раздавались всё сильнее и слышнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота . Он бросился бежать, но вся прихожая уже полна людей, двери на лестнице отворены настежь, и на площадке, на лестнице и туда вниз - всё люди, голова с головой, все смотрят, - но все притаились и ждут, молчат… Сердце его стеснилось, ноги не движутся, приросли… Он хотел вскрикнуть и - проснулся.

Преступление и наказание. Художественный фильм 1969 г. 1 серия

Он тяжело перевел дыхание, - но странно, сон как будто всё еще продолжался: дверь его была отворена настежь, и на пороге стоял совсем незнакомый ему человек и пристально его разглядывал…

Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание», часть 3, глава VI. Читайте также статьи:

Вероятно, в наши дни разговор о творчестве Достоевского кому-то покажется слишком старомодным. И тем не менее именно в произведениях этого русского писателя можно найти объяснение многих нынешних социальных проблем. В частности, я имею в виду психологическую неустойчивость всей новоевропейской культуры. В основе такой неустойчивости лежит безудержная жажда власти. Именно этим и поглощено современное массовое сознание. А тексты прославленного классика лишь бережно хранят художественные свидетельства этой человеческой тайны. Сам же человек за прошедшее столетие нисколько не изменился.

Но давайте по-порядку. Попробуем, к примеру, узнать, о чем бы думал, если бы оказался реальным человеком, один из персонажей, которого Достоевский блестяще описал в романе "Преступление и наказание". Речь, конечно же, идет о Родионе Раскольникове. При этом нас прежде всего будут интересовать его сновидения. Их-то мы и подвергнем психологическому анализу. Такое исследование позволит нам восстановить ход мыслей нашего героя. Замечу, что обсуждаемое произведение включает в себя три таких эпизода.

СОН О ЛОШАДИ

Первый из них намечает канву душевного конфликта, вокруг которого и выстраиваются затем вполне реальные события. Начало сновидения отсылает нас к детству Родиона. "И вот снится ему: они идут с отцом по дороге к кладбищу и проходят мимо кабака; он держит отца за руку и со страхом оглядывается на кабак". Беспокойство мальчика всем понятно: "кладбище" напоминает о бренности человеческой жизни, "питейное заведение" - о бездумном прожигании последней некоторыми людьми. Далее разыгрывается настоящая трагедия: "Смех в телеге и в толпе удвоивается, но Миколка сердится и в ярости сечет учащенными ударами кобылку, точно и впрямь полагает, что она вскачь пойдет". Участь несчастного животного предрешена - его забивают насмерть.

Образ старой и ни на что не годной лошади как бы расширяет смысловое поле, связанное с мрачным кладбищенским ландшафтом. Этот бессловесный персонаж символизирует те границы, которые установила дерзким человеческим притязаниям сама природа. И потому избиение беспомощного существа означает бунт против таких природных ограничений. В прошлом веке такие умонастроения назывались "богоборческими". Тем самым подразумевалось, что подобный протест направлен против человеческой судьбы в целом. Психологически же такого рода взглядам соответствуют подверженность иллюзиям, тайное чувство собственной ущербности, зависть к успехам ближнего.

СОН О СТАРУХЕ

В чем же все-таки состоит главное преступление Раскольникова? В том, что этот опустившийся молодой человек совершил убийство, или же в его намерении самоутвердиться любым способом? Второй сон, приснившийся ему уже после известного события, показывает, что осуществить такие замыслы не так-то просто. Вот как описывает эту ситуацию Достоевский: "Но странно: она даже и не шевельнулась от ударов, точно деревянная. ... Он пригнулся тогда совсем к полу и заглянул ей снизу в лицо, заглянул и помертвел: старуха сидела и смеялась, - так и заливалась тихим, неслышным смехом, из всех сил крепясь, чтоб он не услышал". Причина провала - присутствие на площадке и лестнице людей, которые вдруг заполнили все свободное пространство.

В данном случае старуха олицетворяет совесть, через которую Родион Раскольников хочет перешагнуть. Однако его внутренняя природа всячески этому сопротивляется. Именно эту проблему демонстрирует сцена с людской толпой в прихожей. С этой минуты в Родионе зарождается чувство виновности, которое, собственно, и делает людей разумными. Христианские мыслители называли такое переживание "первородным грехом". Это - некое глобальное чувство, своеобразный общечеловеческий долг, который прямо или косвенно заставляет каждого из нас принять на себя ответственность за все происходящее в мире. В том числе, и за свое физическое несовершенство. Другими словами, человек должен всегда оставаться самим собой. Ему необходимо постоянно помнить об этом и действовать в соответствии с таким знанием.

ВИДЕНИЕ ВСЕМИРНОЙ ЭПИДЕМИИ

В конце романа мы сталкиваемся с третьим сновидным эпизодом. Точнее, это даже и не сон, а некое помрачение рассудка, пережитое Раскольниковым во время лихорадки, которая поразила его на каторге. Тогда перед глазами Родиона развернулись грандиозные фантастические картины: "Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве... Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные."

Фрагмент, описывающий эту галлюцинацию, обнажает перед нами внутреннюю сторону всего случившегося с Раскольниковым. Именно в этот момент мы начинаем понимать уродливый характер непомерной человеческой гордыни, следствием которой является неугасаемое желание подчинить своей воле все окружающее - земельные недра, животных и даже себе подобных. Отсюда - борьба за власть, агрессивность, стяжательство, неразборчивость в средствах, которые используются для достижения цели. Однако готов ли наш герой принять столь простую истину, открывшуюся ему в сновидении? "Вот в чем одном признавал он свое преступление, - отвечает на этот вопрос Достоевский, - только в том, что не вынес его и сделал явку с повинною". Таковы итоги, к которым приходит Раскольников.

Видеть мир таким, какой он есть - задача, безусловно, не из простых и далеко не из самых приятных. А примириться с собственным несовершенством, действовать в соответствии с таким знанием - на это способны немногие. Но можно ли двигаться вперед, не имея достоверных сведений относительно того, что ты из себя представляешь и хватит ли у тебя сил на оставшуюся дорогу?

В своих романах Ф. М. Достоевский раскрывает сложные процессы внутренней жизни своих героев, их чувства, эмоции, тайные желания, переживания и опасения. В этом контексте особую значимость приобретают сны персонажей. Сон, как композиционный элемент, может выполнять различные функции и нести свою особенную смысловую нагрузку. Давайте попробуем разобраться, какова роль и значение снов в романе "Преступление и наказание".

Первый раз Достоевский вводит сон в первой части произведения, еще до убийства старухи-процентщицы. Заснув на улице по причине болезненного своего состояния и выпитой накануне рюмки, Раскольников видит свое детство: маленький Родя вместе с отцом гуляет за городом в светлый праздничный день, однако вскоре идиллию нарушает один страшный эпизод. Молодой мужик Миколка, выйдя из кабака, начинает хлестать свою "тощую саврасую клячонку", которой не под силу везти груз в виде без малого десяти человек, а потом добивает ее железным ломом. Первое, что лежит на поверхности, это то, что чистая детская натура Раскольникова протестует против насилия. Маленький Родион подбегает к клячонке и целует ее в окровавленную морду, а потом с кулачками бросается на убившего "лошадку" Миколку. То, что нам дан именно детский взгляд на ситуацию, - неслучайно. Детское сознание - чистое и незашоренное никакими теориями, ребенок живет - сердцем. И в душе Раскольникова этот ребенок борется с его разумом, рождающим столь губительные казуистические теории. Здесь проявляется двойственность натуры главного героя. О мучительной раздвоенности Раскольникова свидетельствуют и два противоположных образа из его сна - церковь и кабак. Кабак - является символом того, что губит людей, это средоточие зла, разврата, безрассудства, это то место, где человек теряет свои человеческий облик (неслучайно нравственно опустившийся Свидригайлов - завсегдатай кабаков и прочих "клоак", поскольку один из признаков развратности - отсутствие некого эстетического чувства). Церковь же олицетворяет все лучшее, что есть в человеческой природе. Характерно, что в церковь маленький Родя ходить любил, а кабак всегда производил на него "неприятнейшее впечатление". Таким образом, кабак и церковь в метафорическом плане представляют собой нравственные ориентиры человека в реальной жизни. Символично то, что Родион задерживается у кабака по пути в церковь и так в нее и не попадает. На мой взгляд, это можно трактовать двояко. Например, это может означать с одной стороны то, что Раскольников свернул с истинного пути, а с другой, что он сделал это все же не по своей воле, а во имя лошади Миколки, символизирующей всех "униженных и оскорбленных". Примечательно, что с этим эпизодом сна Раскольникова перекликается горькое восклицание Катерины Ивановны: "Уездили клячу! Надорвала-ась!".

Однако стоит поподробнее остановится на лошади и ее символике. Помимо того, что она представляет тех, за чье благо борется Раскольников, она в то же время символизирует ту самую "бесполезную вошь", старушонку, ставшую его жертвой. То есть этот сон предрекает те самые кровавые события в будущем. Поэтому, проснувшись, Раскольников отрекается от своей "проклятой мечты" и задается вопросами: "Да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп... буду скользить в липкой тёплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью... с топором. Господи, неужели?". И если лошадь - это старуха-процентщица, то логично будет предположить, что Миколка - это Раскольников. И тут рассуждение опять же затрагивает тему двойственности Раскольникова, что в нем могут уживаться безгрешный наивный ребенок и страшный убийца. Примечательно, на мой взгляд, и то, что имя Миколки фигурирует в тексте не один раз. Действительно, между Миколкой из сна и Миколкой, сознавшемся в преступлении, можно провести параллель. С первым Миколкой Раскольникова роднит совершенное злодеяние, что касается второго Миколки, интересно, что Порфирий Петрович упоминает о том, что Миколка из "раскольников". Наверняка, это не простое совпадение, а сознательная авторская отсылка к гланому герою. Таким образом, второй Миколка как бы подает пример Раскольникову, показывает то, как ему нужно поступить в сложившейся ситуации. Миколка хоть и появляется лишь в нескольких эпизодах романа, его образ очень важен. Он является символом добровольного страдания, только через него по Достоевскому можно искупить свои грехи, очиститься и нравственно возродиться.

Свой третий сон Раскольников видит уже на каторге. В этом сне он как бы заново переосмысливает происшедшие события, свою теорию. Раскольникову представляется, будто весь мир осужден в жертву «страшной... моровой язве ». Появились какие- то новые микроскопические существа, трихины, заражающие людей и делающие их бесноватыми.Зараженные не слышат и не понимают других, считая лишь свое мнение абсолютно вер-ным и единственно правильным. Оставив свои занятия, ремесла и земледелие, люди убивают друг друга в какой- то бессмысленной злобе. Начинаются пожары, голод, гибнет все вокруг. Во всем мире спастись могут лишь несколько человек, «чистых и избранных »,но их никто и никогда не видел. Сон этот являет собой крайнее воплощение индивидуалистической теории Раскольникова, показывая угрожающие результаты пагубного влияния ее на мир и человечество.Характерно, что индивидуализм теперь отождествляется в сознании Родиона с бес-новатостью и сумасшествием. Фактически идея героя о сильных личностях, Наполеонах, которым « все дозволено», представляется теперь ему болезнью, сумасшествием, помутнением разума. Более того, распространение этой теории во всем мире — это то, что вызывает наибольшие опасения Раскольникова. Теперь герой сознает, что идея его противна самой человеческой природе, разуму, Божественному мироустройству. Поняв и приняв все это своей душой, Раскольников испытывает нравственное просветление. Недаром именно после этого сна он начинает осознавать свою любовь к Соне, открывающую ему веру в жизнь.

Еще один человек помимо Раскольникова, кто видит сны, - Свиригайлов. И примечательно, что этот факт в какой-то мере обуславливает их двойничество. Совесть до конца не оставляет в покое ни одного, ни другого. Накануне самоубийства Свидригайлов видит несколько сновидений, одно переходит в другое. Существенно, что переходы Свидригайлова из одного сна в другой имеют свою внутреннюю логику: «…в снах есть тема разврата, нарастающая от первого к третьему»; в первом сне, где появляется мышь, тема разврата «дана лишь намеком, лишь ощущением скользкого, противного», во втором сне возникает девочка-утопленница, «жертва разврата», в третьем сне - пятилетняя «девочка», «разврат полностью овладел ею». Образ пятилетней, возникший во сне Свидригайлова, глубоко символичен, поскольку воплощает в себе возможный предел человеческого падения, который ужасает даже Свидригайлова. Этот сон может также характеризовать Свидригайлова как человека, не способного возродиться. Поскольку возраст его "жертв" варьируется от двенадцати до шестнадцати, то представляется вполне возможным, что однажды он может "понизить планку". Дети для Достоевского - святое, поэтому нетрудно догадаться, что поступки Свидригайлова расцениваются автором как едва ли не самый тяжелый грех. И возможно, самоубийство - был еднственный выход из этого ада, в которых сам герой себя и загнал.