Жизнь и смерть адмирала прайса. Петропавловская оборона (1854) Нападение англии на камчатку в 19 веке

Года в Петропавловске-Камчатском, многим показалось истинным чудом. В самом деле, кто бы мог подумать, что в разгар очень тяжелой для ( - годов), когда против нашей страны ополчились весьма сильные враги, когда в создалось крайне трудное положение, на далекой , отрезанной от материка просторами сурового , горстка русских смельчаков сможет одержать победу над агрессорами, силы которых в несколько раз превосходили силы петропавловцев.

Предпосылки

Главной причиной нападения союзников на Петропавловск была борьба великих держав за господство на морях и, в частности, на . Особенно рьяно стремился к этому .

Подготовка к обороне

В Петропавловске-Камчатском узнали о начале войны и о готовящемся нападении союзников на тихоокеанское побережье на исходе мая года. Официальное известие об этом военный губернатор Камчатки и командир Петропавловского военного порта генерал-майор получил от генерального консула в . Правда, еще в марте того же, года, американское китобойное судно доставило губернатору дружественное письмо короля . Король Камеамеа III предупреждал , что располагает достоверными сведениями о возможном нападении летом на Петропавловск англичан и французов.

Батареи охватывали Петропавловск подковой. На правом ее конце, в скалистой оконечности мыса Сигнальный, располагалась батарея, защищавшая вход на внутренний рейд. Тоже справа, на перешейке между Сигнальной мысом и Никольской сопкой была размещена другая батарея. У северного конца Никольской сопки, на самом берегу соорудили батарею для предотвращения высадки десанта в тыл и попытки захватить порт с севера. Еще одна батарея была возведена на сгибе воображаемой подковы. Ей предстояло держать под огнем дефиле и дорогу между Никольской сопкой и Култушным озером, если неприятелю удалось бы подавить сопротивление береговой батареи. Затем шли три батареи - они легли редкой цепью слева, по берегу, против перешейка, в основании песчаной косы.

У нас ту войну по месту основных событий называют Крымской, а на Западе – Восточной. Как известно, противостояние с коалицией, объединившей Британию, Францию, Турцию и каким-то образом оказавшееся в их компании Сардинское королевство, закончилось для России неудачно: она лишилась Черноморского флота и утратила влияние на Балканах.

Однако и наши противники не смогли в полной мере насладиться плодами победы: в Англии с позором ушло в отставку «правительство войны» графа Абердина; Османская империя признала себя банкротом и была вынуждена провозгласить свободу вероисповедания; уверовавшая в своё могущество Франция вскоре получила позор Седана и Парижскую коммуну; Сардиния вообще перестала существовать как самостоятельное государство.

Считается, что в ходе Крымской войны русские войска терпели одни поражения. Их действительно немало – Альма, Евпатория, Балаклава, Черная речка, Инкерман, капитуляция крепости Бомарсунд, отступление из Севастополя. Однако были в её летописи и светлые страницы: враг был отбит у Одессы, Таганрога, Свеаборга и Кронштадта, на Кавказе войсками генерала Муравьева была взята сильная турецкая крепость Карс. Неожиданная радостная весть пришла и с далекой Камчатки, где небольшой русский гарнизон отразил нападение объединённой англо-французской эскадры…

Сто шестьдесят лет назад, в конце августа 1854 года Петропавловск спешно готовился к встрече с неприятелем. Еще в июне этот форпост России на побережье Тихого океана был практически беззащитен от атаки с моря. В распоряжении начальника Камчатки генерала Василия Завойко имелось менее трёх сотен плохо обученных и как попало вооруженных солдат и ополченцев, да дюжина пушек небольшого калибра, частью неисправных. Тем не менее, гарнизон был полон решимости драться.

Узнав о начале войны, губернатор края обратился к населению города с воззванием: «Я верю, что… жители в случае нападения не будут оставаться праздными зрителями боя и будут готовы с бодростью, не щадя жизни противостоять неприятелю и наносить ему возможный вред. Пребываю в твёрдой решимости, что, как бы многочислен не был враг, мы сделаем для защиты порта и чести русского оружия всё, что в силах человеческих возможно, и будем драться до последней капли крови. Убежден, что флаг Петропавловского порта будет свидетелем и подвигов, и русской доблести…»

Доберись англичане и французы до Камчатки на пару месяцев раньше, гарнизону действительно оставалось бы только погибнуть, но в июле ситуация изменилась. Сначала в порт пришел фрегат «Аврора», принесший весть о приближении вражеской эскадры, от которой он ускользнул в перуанском порту Кальяо. Капитану «Авроры» Ивану Изыльметьеву было предписано направляться в залив Де-Кастри, но, ознакомившись с ситуацией, он принял решение остаться, тем более, что две трети команды страдало от цинги и последствий перехода через океан. А вскоре прибыл и транспорт «Двина», доставивший крупнокалиберные орудия, боеприпасы и батальон сибирских стрелков.

Теперь Петропавловску было чем встретить врага. За несколько недель была налажена оборона города: сооружены семь батарей, установлено боновое заграждение, сформированы мобильные отряды для борьбы с десантом и тушения пожаров. «Аврора» и «Двина» встали у входа в бухту, превратившись в плавучие батареи.

Утром 29 августа наблюдатели на маяках заметили приближение эскадры из шести вымпелов. Вражеские корабли легли в дрейф, а один из них направился к берегу. Несмотря на то, что на его мачте развевался американский флаг, моряки с «Авроры» без труда опознали старого знакомца – британский пароходо-фрегат «Вираго». Так англичане пытались перехитрить русских и беспрепятственно промерить глубину у входа в гавань. Этот фокус не удался; после нескольких выстрелов с берега пароход повернул обратно.

На следующий день союзники стали занимать боевые позиции, однако вскоре прекратили подготовку к атаке. Позже выяснилось, что ещё до начала боя погиб командующий эскадрой английский адмирал Дэвид Прайс. По наиболее популярной версии, флотоводец застрелился, увидев сильные укрепления Петропавловска и опасаясь возможного поражения. Существуют и другие гипотезы: например, что это было подстроено или он был убит русским ядром. Однако тщательно изучивший этот вопрос писатель Юрий Завражный считает, что адмирал погиб в результате несчастного случая: Прайс направил пистолет себе в грудь, пребывая в состоянии кратковременного аффекта, вызванного многодневной бессонницей и переживаниями за судьбу подчинённых, которым предстояло идти на смерть…

Как бы там ни было, дела у союзников сразу не задались. Формально командование принял французский адмирал Де Пуант, но фактически управлял эскадрой амбициозный и тщеславный капитан британского фрегата «Пайк» Николсон. Победа не казалась ему недостижимой, ведь соотношение сил было в пользу союзников. У них было 216 орудий против 74 у русских. Личный состав эскадры насчитывал 2700 человек, включая 500 морпехов элитного Гибралтарского полка, что было больше, чем гарнизон и население Петропавловска вместе взятые.

Первый штурм 1 сентября закончился неудачно во многом из-за несогласованности действий союзников. Так, пароходу «Вираго» удалось нанести точный удар по… французским десантникам, уже захватившим одну из батарей. Получив картечь от своих, и увидев приближающихся русских стрелков, французы отступили.

Вторая попытка взять город была предпринята через четыре дня – они понадобились для ремонта кораблей и похорон погибших. Забавно, но тогда, как и сейчас, в роли мальчишей-плохишей по отношению к России выступили американцы. Несколько янки, списанных с китобоя «Нобл», заготавливали лес неподалеку от Петропавловска. За «бочку варенья и корзину печенья» (деньги и обещание доставить их в США) они вызвались провести десант союзников в город с севера в обход береговых батарей.

Но и тут не заладилось. Предприимчивые лесорубы то ли забыли, то ли не знали о пушках, установленных русскими как раз на этом направлении. Когда колонна английских морпехов двинулась на город через лощину, указанную американцами, она попала под их залпы. Теряя людей, британцы отошли на заросшую густым колючим кустарником Никольскую сопку, на которую с другой стороны взобрались их французские союзники. Ряды атакующих смешались.

Сумятицу усилил огонь русских стрелков, укрывшихся в зарослях: в считанные минуты были убиты или ранены офицеры, командовавшие десантом. Не дав противнику прийти в себя, Завойко отправил на сопку последний резерв – две сотни солдат и матросов. И случилось невероятное. Атакуя снизу превосходящего их более чем в два раза противника, русские обратили его в бегство. Пытаясь спастись, многие десантники прыгали с сорокаметрового обрыва и разбивались. Уцелевшие поспешно грузились в шлюпки и гребли к своим кораблям.

На третью попытку союзники не отважились, и на следующий день эскадра ушла в море. Потери были весьма чувствительными, многие раненые умерли уже в пути. Нехватка матросов привела к тому, что, придя в Ванкувер, английские корабли убирали паруса не сразу, как было принято на всех флотах мира, а поочерёдно, что дало повод для насмешек присутствовавших при этом зевак.

После боя на Никольской сопке и пляже под ней были найдены знамя британской морской пехоты, офицерские сабли, ружья и… ручные кандалы. Вероятно, «цивилизованные мореплаватели» рассчитывали после победы заковать в них взятых в плен русских.

Впрочем, об этом и многом другом англичане в своих рапортах о сражении умолчали. Более того, они попытались представить его как свой успех. Мол, захват Петропавловска в задачи эскадры не входил, а русским был нанесен существенный урон.

Ущерб действительно был: сгорел рыбный склад, было разбито несколько пушек, да на обратном пути союзники захватили транспорт «Ситка» и шхуну «Анадырь». Однако лордов Адмиралтейства это не удовлетворило: рейд на Камчатку был признан неудачным, а капитан Николсон предстал перед судом. Французы оказались честнее: адмирал Де Пуант в отчёте признал ответственность за поражение и выразил восхищение генералом Завойко, назвав его достойным славы Нельсона и Ушакова. При этом и англичане, и французы отдавали должное мужеству русских. В письмах и мемуарах многих участников баталии говорится о доблести и героизме защитников Петропавловска. Особенно часто упоминается часовой у порохового склада, который не ушёл с поста во время обстрела и руками сбросил в овраг не успевшую разорваться бомбу. Писали и о русском офицере, который, оставшись один на разбитой батарее, продолжал вести огонь из уцелевшей пушки по английскому фрегату…

Камчатское фиаско больно ударило по престижу «владычицы морей» и весной 1855 года Лондон настоял на повторной экспедиции, отправив к Петропавловску ещё более мощную эскадру. Но опять случился конфуз. Предвидя планы противника и не имея сил отразить новое вторжение, Завойко эвакуировал порт: были вывезены орудия, большая часть населения и всё ценное.

Тяжело груженные русские транспорты, ведомые «Авророй», незамеченными проскользнули мимо британских кораблей и ушли к устью Амура. Когда эскадра союзников вновь вошла в Авачинскую бухту, её матросы увидели пустую гавань с демонтированными батареями и остатками разобранных строений. На берегу английских офицеров встретил однорукий казачий есаул Мартынов, который на все вопросы отвечал: «Не могу знать!»

Ничего не добившись, союзники сломали и сожгли всё, что смогли, и отплыли восвояси.
Печальный итог второго похода на Камчатку подвела лондонская газета «Таймс»: «Русская эскадра под командой адмирала Завойко переходом из Петропавловска… нанесла на британский флаг чёрное пятно, которое не может быть смыто никакими водами океанов во веки веков».

Виктор Димиулин

Оборона Петропавловска в ходе Крымской войны, длившейся с 1853 г до 1856 г, является одной из самых замечательных страниц в истории войн русского народа. Небольшой гарнизон камчатского города Петропавловска смог отразить десант англо-французской эскадры.

На территории главного залива полуострова Камчатка – Авачинской губе расположена одна из многочисленных бухт, которая называется Петропавловская. С западной стороны от Авачинской губы данную бухту, которая имеет небольшие размеры, отделяет полуостров Сигнальный, а с восточной стороны – гора «Петровка».

К концу 40-х годов IХ столетия вооруженные силы Камчатки насчитывали 200 человек – 100 казаков и 100 морских чинов. Эти люди занимались правлением не только Петропавловской бухтой, но и всего полуострова. Они являлись и полицейскими, и рабочими, и гарнизоном.

Замыслы Муравьева

Генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев (с 1858 г. - граф Муравьев-Амурский), побывавший на Камчатке в 1849 году, решил поднять экономику полуострова путем развития скотоводства, земледелия, угольной добычи, китобойной промышленности и много другого. Уже в то время, за несколько лет до начала военных сражений, Муравьев обратил свое внимание на агрессию англичан, которые имели планы относительно вторжения на полуостров.

В своем письме одному из николаевских министров Муравьев писал, что англичане намереваются искусственно создать краткосрочный военный конфликт с Россией. А затем, примирившись с нею, уже не захочет возвращать в ее собственность завоеванную Авачинскую губу. И, даже заплатив высокую пошлину, Англия сможет с избытком компенсировать свои затраты за короткий промежуток времени. Ведь на одной только китобойной промышленности можно заработать огромные деньги. Муравьев также указывал на то, что англичане вряд ли беспошлинно пустят в свои морские владения кого-либо постороннего. Министр соглашался с мнением Муравьева и всячески пытался его поддержать.

По истечению некоторого времени Муравьев указывал на то, что для англичан является приоритетным завоевать Камчатку, полностью опустошив ее. Установить свое господство на полуострове, тем самым отрезав Россию от океана.

В связи с такими планами Англии, Муравьев считал, что уже сейчас нужно проводить подготовительные действия к обороне Дальнего Востока. И правильным будет перевозить необходимые защитные средства именно по Амуру. Ведь осуществляя перевозки другими путями, противник может без труда определить замыслы относительно оборонительных действий, просчитать число солдат, орудий и многое другое.

Из доклада Муравьева стало известно, что у него имеется разработанный план относительно обороны всей территории Авачинской губы, в том числе, возведение мощнейшей оборонительной крепости. А в связи с тем, что город и порт, по словам Муравьева, являлись уязвимыми, их следовало перенести на территорию Тарьинской губы. А указанную губу связать с мощнейшими батареями, которые будут оборонять непосредственно ворота в Авачинский залив.
А что касается выхода из Авачинской губы в случае блокады Петропавловска, Муравьев предложил соединить Тарью с другой бухтой полуострова – Ягодовою. Предложенные Муравьевым меры по усилению требовали затрат большого количества военно-морских сил и, как минимум, 300 крупнокалиберных орудий, большая часть из которых должна была являться бомбического типа.

Находясь в Петропавловске еще в 1849 году, Муравьев лично осмотрел территорию и указал конкретные места, на которых необходимо было установить батареи. Кстати, одна из этих батарей, дольше, чем остальные в конце августа 1854 года смогла удержать противника от дальнейшего прорыва вглубь бухты.

Начальником Камчатки в то время являлся Ростислав Григорьевич Машин, которому Муравьев посоветовал в случае высадки десанта противника, защищаться картечью именно из тех мест, которые были указаны им ранее.

Подробный план военных действий, тщательно проработанный Муравьевым и одобренный некоторыми чинами «в верхах», был нанесен на соответствующие карты. В конце своего доклада, Муравьев заявил, что наши воины должны располагать такого же качества орудием, какое имеется в наличии у противника.

По истечению некоторого времени стало ясно, что всем замыслам Администратора Муравьева не суждено было воплотиться в реальность. Большее число правительственных чинов считали предложенные Муравьевым действия по обороне и поднятию хозяйства на Камчатке не целесообразными. Многие министры отнесли его план действий к буйному воображению или разыгравшейся фантазии.

Подготовка к обороне

Незадолго до начала Крымской войны Камчатка приобрела статус самостоятельной отдельной области. Правление доверили военному губернатору Василию Степановичу Завойко, который одновременно являлся и портовым командиром. В результате таких событий, Охотский порт было принято решение перенести в Петропавловск. В итоге указанный порт стал главным коммерческим и военным объектом на Тихом океане. За короткий промежуток времени были возведены новые сооружения – медицинские госпитали, военные казармы, пристани. Также был построен литейный завод, а на территории Тарьи – кирпичный завод. Принимались меры по улучшению качества «собачьих трактов», велись работы по строительству каботажного флота. Губернатор Камчатки смог поднять на должный уровень сельское хозяйство. Под его руководством сооружались новые кузницы, мельницы и многое другое.

Вначале 1850 года в Петропавловск был переведен охотский гарнизон, а начиная с 1852 г по 1854 г – увеличены силы сухопутных войск, переброшено достаточное количество снарядов и артиллерии, а также отбуксированы суда «Аврора» и «Двина».

Например, военный фрегат «Двина» перевез в Петропавловск около 400 сибирских солдат. Капитан Арбузов, который командовал фрегатом, смог перед началом переправы организовать курсы ускоренного обучения этих солдат. Будущие участники героической обороны Петропавловска учились управлять артиллерийским орудием, ориентироваться на лесистой, а также пересеченной местности, быстро принимать решение и действовать, находясь в рассыпном строю.

О нападении англичан и французов на Камчатку руководству Петропавловска стало доподлинно известно лишь в начале июня 1854 года. Василий Завойко, который не так давно занял пост губернатора Камчатки, незамедлительно выступил перед народом. В своем обращении он взывал собрать всю волю в кулак и биться с врагом до последнего вздоха, не щадя своей жизни. Он утверждал, что искренне убежден в победе великого русского народа. Что не дрогнут наши доблестные воины, увидев численность вражеских войск и орудий.

Завойко был непоколебим в вере в героизм и самоотверженность русских солдат. И, в заключение своего обращения, он произнес такую фразу: «Я знаю, что мы окажет достойное сопротивление врагу, который получит возможность удостовериться в этом и ощутить всю нашу военную мощь в полной мере. Флаг Петропавловска обязательно станет свидетелем героизма, чести и совершенных доблестными русскими воинами подвигов».
Уже после официального объявления французами и англичанами войны России, на Камчатку перебросили корвет «Оливуца». Командованию корвета был отдан приказ вести оборонительные действия до последнего снаряда и, приложив максимум усилий, выдворить противника с территории полуострова.

У военно-морского командования уже не оставалось сомнений в нападении англичан и французов на Россию. Такая уверенность подтверждалась массовым сосредоточением англо-французской эскадры в Тихом океане. Кроме того, газеты Америки и Европы сообщали, что перед англичанами поставлена задача осуществления блокировки русских портов. Командование английского флота направило в дополнение к уже имеющимся судам фрегат «Пик», который должен был совершить нападение на русское судно «Диана».

Враг, в первую очередь, вел пристальное наблюдение и пытался точно определить место основного скопления русской эскадры в Тихом океане. Таким местом, по мнению англичан и французов, мог быть Петропавловск, который расположен на территории Авачинской губы.
В самом начале июля 1854 года завершил свое длительное плавание фрегат «Аврора», которым командовал Иван Николаевич Изыльментьев. Путешествие было крайне тяжелым. епрекращающиеся шторма нанесли фрегату многочисленные существенные повреждения. Запасы пресной воды и продуктов питания были на исходе, а практически весь экипаж болел цингой. В связи с таким положением дел, командующий фрегатом решил закончить плавание и изменить курс направления.

Конечным пунктом фрегата являлся Петропавловск. Завойко предложил Изыльментьеву остаться в городе на время предстоящих боевых действий. На что капитан судна охотно согласился, решив оказать помощь в отражении нападения англо-французской эскадры.
Более двух месяцев население Камчатки вело подготовительные работы. Вручную было сооружено множество укреплений. В гористой местности были подготовлены специальные небольшие площадки для установки на них орудий, которые перетаскивались туда также вручную. Около 1700 человек приняли участие в подготовке Петропавловска к оборонительным действиям. Кроме того, за месяцы подготовки были сформированы отряды добровольцев. Это были преимущественно пожарные и стрелковые отряды.

Суда «Двина» и «Аврора» было решено расположить у входа в Петропавловскую бухту таким образом, что их левые борта были обращены в сторону открытого океана. А с правых бортов сняли имеющиеся орудия для того, чтобы усилить береговые оборонительные батареи. К середине августа вся береговая оборона была приведена в повышенную боевую готовность. К этому времени гарнизон располагал не менее 1000 человек (с учетом экипажей судов).
Перед нападением врага Завойко удалось грамотно организовать оборону города. Батареи установили дугообразно, равномерно распределив их по всей территории береговой линии. Всего насчитывалось 7 батарей, в каждой из которых имелось достаточное количество крупнокалиберных и полевых орудий. Из каждого орудия имелась возможность произвести 37 прицельных выстрелов. К этому всему присоединялась решительность и упорство русских воинов в достижении своей цели. Они были готовы вести бой до конца, главное - это не допустить вторжение вражеских сил на свою землю.

художник В.Ф. Дьяков. Бой в Авачинской бухте

Война России со стороны Франции и Англии была объявлена в начале марта 1854 года. Противник был уверен, что победа им достанется малой кровью – быстро и легко. В связи с такой уверенностью, враг не особо спешил начать военные действия. Такой медлительностью в осуществлении своих планов англо-французскими войсками умело воспользовалось русское командование, проведя подготовительные работы. Хватило времени на проведение подготовительных работ, что позволило встретить противника достойно, с успехом отразив его контрнаступление.

18 августа 1854 года считается началом военных действий, направленных на оборону Петропавловска. На входе в Авачинскую губу имелись три сигнальных маяка. Но оборудован должным образом был только один из них – Маячный. Он вдавался далеко в Тихий океан. А остальные два – Бабушкин и Раковый, получая от него сведения о происходящих событиях, передавали их непосредственно в Петропавловскую бухту.
Ранним утром 17 августа 1854 года в поле зрения русских постовых судов попали 6 военных кораблей противника, которые держали курс на Петропавловск. Город был оповещен о необходимости подготовки к оборонительным действиям с помощью сигнала боевой тревоги. Всех женщин, стариков и детей эвакуировали из города. Но враг не спешил начинать атаку. И только на следующий день, во второй его половине, раздались первые выстрелы. Перестрелка была недолгой, после чего суда неприятеля бросили якорь в недосягаемом для наших орудий месте.

Первая серьезная атака противника

В утреннее время 18 августа 1854 года враг начал обстреливать Петропавловск, но русские войска не стали отвечать в связи с тем, что огневые точки находились на значительном удалении. Этот день запомнился не только своими военными действиями, но и смертью адмирала английских войск – Дэвида Прайса, который покончил жизнь самоубийством. После случившейся трагедии руководство принял на себя французский адмирал де Пуанте. Вероятно, возможной причиной самоубийства стала боязнь неудачи. Адмирал, по свидетельствам соратников, был весьма расстроен, когда понял, что город неплохо укреплён и вполне готов к обороне. Также необходимо отметить, что Н.Н. Муравьёв не поверил в версию о самоубийстве – «Завойко напрасно поверил рассказу пленного, что адмирал Прайс будто бы сам застрелился. Неслыханное дело, чтоб начальник застрелился в самом начале сражения, которое надеялся выиграть; не мог адмирал Прайс застрелиться и невзначай своим пистолетом, для какой надобности он брал его в руки, находясь на фрегате за милю от нашей батареи...» . Дэвид Прайс был похоронен на берегу Тарьинской бухты Петропавловска-Камчатского.

К наиболее решительной атаке противник перешел лишь 20 августа 1854 года. Военные суда в количестве четырех штук вторглись в акваторию Авачинской губы и вели непрерывный бой в течение нескольких часов. Всего 8 орудий русских войск против 80 орудий врага смогли оказать достойное сопротивление.

Затем в районе горы Красный Яр начал свою высадку вражеский десант в количестве 600 солдат. Командующий ближайшей к месту высадки десанта батареей отдал приказ начать отступление вглубь Петропавловска, считая, что устоять против такого количества воинов не удастся. Французские солдаты заняли брошенные русскими войсками позиции и установили свой флаг. После этого наши орудия открыли по ним огонь, а также по своим солдатам ошибочно нанес удар английский пароход.

По приказу Завойко к месту батареи прибыло подкрепление, состоящее из 230 наших моряков и солдат. Французы, не выдержав такого сопротивления, начали отходить к своим шлюпкам, затем отбыли на них к месту стоянки своих судов. Чрез некоторое время неприятельские корабли открыли огонь по нашей батарее, которая защищала ворота в гавань. Данная батарея была оснащена надежными укрытиями, брустверами и считалась самым мощным оборонительным сооружением. Наши воины вели огонь, героически сражаясь с врагом на протяжении нескольких часов. По истечению некоторого времени, враг прекратил атаку, отступая на безопасное расстояние.

На исходе этого дня еще одна из наших батарей отразила атаку неприятеля. Наши орудия не прекращали огонь, потопив шлюпку с десантом и попав одним пушечным ядром в английский пароход. Согласно подсчетам, за прошедшие сутки было убито 6 русских солдат и 13 ранено. К началу следующего дня все последствия разрушительных вражеских действий удалось ликвидировать, но 3 пушечных орудия, все-таки, восстановлению не подлежали.

Вторая попытка неприятеля

24 августа 1854 года противник начал вести еще более ожесточенные бои против русских солдат. В его планы входило атаковать и захватить силами двух десантов Никольскую сопку, а силами еще одного десанта – наступать на Петропавловск с тыла. Вследствие таких молниеносных контратак враг планировал полностью окружить и захватить город. С акватории океана наши батареи обстреливались вражеским фрегатом, который был оснащен 60 крупнокалиберными пушками. Под командованием лейтенанта Александра Петровича Максутова наши солдаты проявили героизм и стойкость.

Основной удар неприятеля был направлен на две батареи - № 3 (на перешейке) и № 7 (на северной оконечности Никольской сопки).

Их обстреливали «Президент», «Форт» и «Вираго». «Пайк», «Евридика» и «Облигадо» вели огонь по батареям № 1 и 4 (все орудия, повреждённые в бою 1 сентября, были полностью восстановлены оружейными мастерами), имитируя предыдущую атаку и отвлекая внимание защитников. Позже «Пайк» и «Евридика» присоединились к «Президенту» и «Форту», помогая им в борьбе с батареями № 3 и 7.

Из статьи К. Мровинского:

«Неприятель разделил свою эскадру на две половины и, поставив одну половину против одной батареи, а другую против другой, открыл одновременно по ним огонь. Забросанные ядрами и бомбами батареи, имея всего 10 орудий, не могли устоять против 113 орудий, в числе которых большая часть была бомбическая (на берегу найдены ядра весом в 85 английских фунтов), и после трёхчасового сопротивления орудия почти все были повреждены, и прислуга с батарей принуждена была отступить».

После жаркой перестрелки с батареями № 3 и 7 (батарея № 3 получила после этого название «Смертельная», потому что почти не была прикрыта бруствером и на ней были большие потери) и их подавления, англо-французы высадили 250 человек на перешеек у батареи № 3 и 700 человек у батареи № 7. По плану большая часть десанта должна была поднявшись на Никольскую сопку и, ведя огонь на ходу, атаковать и захватить город. Остальные (из группы, высадившейся у батареи № 7) должны были, уничтожив батарею № 6, выйти на просёлочную дорогу и атаковать Петропавловск-Камчатский со стороны Култушного озера. Но осуществить эти замыслы англо-французам не удалось. Батарея № 6, при поддержке полевого 3-х фунтового орудия, несколькими залпами картечи заставила десантников повернуть назад к Никольской сопке. Таким образом, там оказалось около 1000 человек, которые поднялись на сопку и, ведя штуцерный ружейный огонь по порту, «Авроре» и «Двине», стали спускаться вниз к городу. В. С. Завойко, разгадав замысел противника, собрал все резервы, снял с батарей всех кого можно было, и бросил людей в контратаку. 950 десантникам противостояли несколько разрозненных отрядов русских в количестве 350 человек, которые подходили к сопке так быстро, как могли, и должны были контратаковать вверх по склону. И эти люди совершили чудо. Яростно атакуя захватчиков всюду, где только было можно, они заставили их остановиться, а затем и отступить назад. Часть десанта была отброшена к обрыву, выходящему к морю. Немало из них покалечились или разбились, прыгая вниз с 40-метровой высоты. Корабли противника пытались прикрыть отступающий десант огнём артиллерии, но ничего из этого не вышло - огонь английских и французских фрегатов был неэффективен. На кораблях, не дождавшись подхода десантных ботов, в страхе стали выбирать якоря. Корабли уходили к своим якорным стоянкам, заставляя догонять себя ботам, в которых было немного людей, способных грести вёслами.

Сражение шло более двух часов и закончилось на Никольской сопке полным поражением англичан и французов. Потеряв 400 человек убитыми, 4 пленными и около 150 ранеными, десант вернулся на корабли. В трофеи русским досталось знамя, 7 офицерских сабель и 56 ружей.

В этом бою со стороны русских погибли 34 бойца. На Никольской сопке было обнаружено после боя 38 убитых десантников, которых не успели забрать (англо-французы с удивлявшим петропавловцев упорством старались подобрать и унести даже убитых).
Общие потери защитников Петропавловска составили 40 человек убитыми и 65 ранеными.

После двухдневного затишья англо-французская эскадра отплыла 26 августа (7 сентября), удовлетворившись перехваченными на выходе из Авачинской бухты шхуной «Анадырь» и коммерческим кораблём Русско-Американской компании «Ситха». «Анадырь» был сожжён, а «Ситха» взята как приз.

Несмотря на успешную оборону города, стали очевидными трудности со снабжением и удержанием столь удалённых территорий. Было принято решение об эвакуации порта и гарнизона с Камчатки. Курьер есаул Мартынов, покинув Иркутск в начале декабря и проехав через Якутск, Охотск и по льду вдоль дикого побережья Охотского моря на собачьих упряжках, доставил этот приказ в Петропавловск 3 марта 1855 года, преодолев 8000 верст (8500 км) за небывало короткое время в три месяца.

А. И. Цюрупа

Во все времена судьбы военачальников решались либо в самом сражении, либо после него. В бою при мысе Трафальгар, выигранном его эскадрой, погиб вице-адмирал Нельсон. Убит и обезглавлен римский полководец Марк Лициний Красс, победитель Спартака. После поражения при Ватерлоо сослан на остров Св. Елены Наполеон. После окружения и разгрома немцами в июне 1941 года Западного фронта, застигнутого врасплох на самой границе на необорудованных и невооруженных позициях, расстреляны по предписанному вождем приговору генерал армии Д. Г. Павлов и его штаб.

Командующий англо-французским соединением контр-адмирал флота Ее Величества королевы и императрицы Виктории Дэвид Пауэлл Прайс предстал перед Всевышним не во время и не после, а накануне решающего сражения.

Известный историк Б. П. Полевой убежден, что вплоть до последнего времени в Европе бытовала официальная английская версия боя, согласно которой "Прайс погиб из-за неосторожного обращения с оружием". Считали также, что он был смертельно ранен в день первого огневого контакта с русскими. Эти версии давно опровергнуты документально, но политические амбиции "владычицы морей" оказались живучи.

Командующий объединенной эскадрой совершил самоубийство, но не после сражения и понесенного в нем поражения, а до того, действительно сразу же после первого обмена пушечными выстрелами. Это беспрецедентное в истории событие нуждается в анализе.

Бортовой журнал флагманского фрегата "Президент" 31 августа 1854 г. лаконично констатирует: "В 12 часов 15 минут пополудни контр-адмирал Прайс был поражен пистолетной пулей от своей собственной руки". Патриоты выжали из этого лаконизма максимум, который он позволял: сомнения в преднамеренности самоубийства.

Истина о судьбе Прайса вошла в научный обиход со времени опубликования в английском журнале "Зеркало моряка" (ноябрь 1963) статьи профессора Майкла Льюиса , в руки которого попали записки капеллана флагманского фрегата "Президент" преподобного Томаса Хьюма. Записки эти - не оригинал, а копия, выполненная, как полагает Льюис, супругой священнослужителя или кем-то другим из членов его семьи ради удовлетворения любопытства друзей и родственников по поводу события, освещение которого в печати, видимо, подавало повод для разнотолков. Сам Льюис называет этот военно-морской эпизод "ущемляющим самолюбие" (far from creditable). Преподобный Хьюм не оставлял места для сомнений: он принял причастие у умиравшего и выслушал его признание, которое он передал цитатой: "О, мистер Хьюм, я совершил страшное преступление. Простит ли меня Бог?" (Напоминаю, что христианин не имеет права лишать себя жизни, узурпируя это право у Того, Кто дал ее ему - у Бога).

Далее адмирал сказал, что "причиной его преступления была неспособность перенести мысль о том, что ему предстоит повести в бой столько благородных и доблестных людей... которых любая его (адмирала - А. Ц. ) ошибка может подвести к гибели".

"Зеркало моряка" издается в провинциальном английском университете города Эксетер. Мне повезло получить этот и многие другие документы благодаря письму, которое я направил в московское представительство знаменитой газеты "Таймс" и в котором просил откликнуться родственников и потомков участников тихоокеанской кампании 1854 года.

Почему "из нескольких тысяч писем, получаемых газетой ежедневно" (так расценил вероятность события помощник военно-морского атташе Соединенного Королевства Р. Дэвис), для опубликования было выбрано мое? Неужели потому, что я подписался не как младший научный сотрудник одного из институтов Академии Наук, а как заместитель председателя Петропавловск-Камчатского горсовета?

Так или иначе, 26 сентября 1990 года письмо было опубликовано, а спустя три недели мой почтовый ящик "распух" от длинных заграничных конвертов. Помимо оттиска статьи Льюиса в моем распоряжении оказалось письмо участника сражения лейтенанта Палмера (я опубликовал его в Вестнике Дальневосточного отделения АН СССР, ныне РАН), датированное 8 сентября 1854 г. Пришли копии других публикаций, текст памятной надписи (его я опубликовал в журнале "Вопросы истории") в церкви селения Силиким в Уэльсе, откуда родом адмирал, многочисленные данные о его жизни и боевом опыте. Я тепло поблагодарил всех моих корреспондентов, со многими остался в переписке, а с правнуком лейтенанта Палмера, отставным полковником Рональдом Палмером повидался лично.

Мой долг как гражданина и педагога сделать собранные мной свидетельства и факты всеобщим достоянием.

Кто же такой был контр-адмирал флота Ее Величества королевы Виктории Дэвид Пауэлл Прайс?

Могила его затерялась где-то на побережье Тарьинской бухты (Тарья, ныне - бухта Крашенинникова). Неподалеку была и братская могила его подчиненных, тела которых оставались на руках интервентов после поражения. Интенсивное освоение ее не видимого с зеркала Авачинской губы побережья было вызвано строительством известной всему миру, а теперь и нам, военно-морской базы. Объект был режимным, и "посторонние" (к которым, как правило, принадлежали историки и археологи) туда не допускались.

В "Известиях ВГО" в 1943 году (т. 75, вып. 2, С. 58-59) была опубликована заметка без подписи, но со ссылкой на Приморское отделение Всесоюзного географического общества. В ней сообщалось, что полковой комиссар С. С. Баляскин, будучи в командировке на Камчатке в ноябре-декабре 1941 года "установил местоположение могилы командующего соединенной англо-французской эскадрой в 1854 году адмирала Прайса... Незадолго до его приезда... рабочие, производящие земляные работы, наткнулись на цинковый гроб. На гробу якобы имеется надпись на английском языке... (не записана и не сфотографирована). Сам Баляскин гроба не видел. По распоряжению начальника военно-морской базы капитана 2-го ранга Пономарева и С. С. Баляскина, могила была вновь зарыта. Командованием ТОФ сделан запрос о дополнительных материалах, подтверждающих вышеизложенные факты".

О существовании этой заметки знал Б. П. Полевой, но он забыл ее выходные данные.

Совсем недавно это ценнейшее свидетельство времени вторично нашел мой коллега А. В. Пташинский.

После моего выступления об иностранных захоронениях на Камчатке по камчатскому телевидению в редакцию позвонили с "той стороны". Оказывается, была жива очевидица находки, но той ли, о которой сообщал Баляскин, или повторной - неясно. Вероятно, повторной, поскольку речь шла не о закрытом гробе, а о теле и личном ("золотом?!") оружии при нем. К сожалению, в 1992 году свидетельница умерла. Ее дочь (которая и звонила) высказала предположение, что захоронение находилось в месте, ныне застроенном производственными сооружениями.

Другой звонивший сообщил альтернативную версию. Захоронение было-де не вскрыто землекопами, а подмыто морем...

Какие-то надежды продолжает питать директор Музея Боевой Славы Камчатской флотилии ТОФ Александр Христофоров, но о резонах своих он высказывается с шутливой таинственностью.

Так что, где сейчас прах Дэвида Пауэлла Прайса, мы не знаем наверняка. В том же, что он сознательно покончил счеты с жизнью, уверены, но почему он выбрал этот исход?

Обоснованные предположения о причине самоубийства можно при сложившихся обстоятельствах высказать, только проследив весь жизненный путь покойного.

Текст надписи на красивой мраморной плите в Силикиме был прислан мне Э. Джеффри Джеффрисом из Мобила, Алабама, США. Будучи правнуком кузины адмирала Прайса по отцовской линии, он сохранил контакты с родиной предков. Один из друзей и прислал ему вырезку из газеты "Таймс" с моим письмом к редактору.

В надписи сказано, что Дэвид Прайс был вторым сыном Риса Прайса из Булчребанна, в этом же приходе, дворянина, от Анны, дочери покойного Дэвида Пауэлла из Аберсенни, в приходе Дифинок, дворянина.

"Его карьера военного моряка началась бомбардировкой Копенгагена в 1801 году. С этого события и до всеобщего мира, заключенного в 1815 году, во многих эпизодах, в которых он принимал участие, он проявлял умение, храбрость и преданность долгу британского моряка..."

Но ошибется тот, кто сделает вывод, что против гарнизона Петропавловска и его командира В. С. Завойко выступил военачальник с 53-летним стажем.

Действительно, юный Дэвид начал службу десятилетним парнишкой, как волонтер I класса на линейном корабле "Аднт". В 1803 году, 13 лет от роду, был произведен в мичманы и служил на малых судах в Вест-Индии. В 1805-1808 гг. воевал против Ла-Рошели на "Центурионе" под командованием сэра Сэмюэля Худа (имя которого стало недобрым символом в истории британского флота: два крейсера, названные в честь Худа, были потоплены немецкими рейдерами - по одному в каждую из мировых войн). Под Копенгагеном Прайс воевал под командой Гамбье и был ранен. В 1809 г. он - временный лейтенант , впрочем, уже в сентябре этого года звание подтверждено.

В 1811 году Прайс отчаянно дерется на малых судах при Барфлере, городке на побережье полуострова Котантен, восточнее Шербура, где спустя 133 года высаживались наши союзники по войне с Гитлером. Молодой лейтенант тяжело ранен и на целый год выведен из строя. По выздоровлении он служит на больших судах под Шербуром и Тулоном и в 1813 году произведен в капитаны 3 ранга.

Прайс был активным участником англо-американской войны 1812-1814 годов. Командуя плавучей батареей "Вулкан", он бомбардировал 13-дюймовыми разрывными снарядами форт Мак-Генри на подходе к Балтимору. Этот эпизод упомянут в американском национальном гимне "Звездное знамя". Прайс вместе со своим кораблем вошел в историю США. При нападении Пакнэма на Нью-Орлеан Прайс был снова ранен. Адмирал его погиб и вернулся в Альбион в виде тела, "заспиртованного" в бочке с ромом... Прайс уже успел вернуться в строй, чтобы снова принять участие в захвате форта Бойер в южной Алабаме (теперь называется форт Морган).

В 1815 году наш персонаж вновь повышен в должности - и выведен за штат.

Лучшие годы своей жизни, с 25 до 44 лет, Прайс провел в отставке. "В полном разводе с профессией, в которой так отличился, - пишет М. Льюис, - вероятно, он без толку отирался возле Адмиралтейства, тщетно домогаясь назначения... Проклятое время!"

Новое назначение нашло Прайса только через 19 лет! В возрасте 44 лет он получил в командование 50-пушечный корабль "Портленд" из состава Средиземноморской эскадры. И Прайс снова проявил себя с наилучшей стороны. На этот раз в ходе войны за независимость Греции. Во всяком случае, в 1837 году король Греции Отто наградил его высшим орденом и распорядился написать парадный портрет в капитанском мундире на борту своего корабля.

История многократно демонстрировала, что геополитико-меркантильные интересы ведущих европейских держав, Франции и Англии, в другие времена - Германии, несмотря на христианскую фразеологию, частенько ставили их на сторону мусульманской Турции, а не ее христианских противников. Так было даже во времена, когда религиозные связи и противостояния неизменно выдвигались на первый план. Так было и во время войны Греции за независимость.

Вероятно, британское Адмиралтейство не разделяло восторги греческого короля по поводу успехов Прайса в этой войне, в которой погиб (правда, от лихорадки, а не от пули) другой известный англичанин - великий поэт Байрон.

И Прайс снова на берегу, без должности. Он становится мировым судьей графства Брекнокшир, кстати, даже не имевшего выхода к берегу моря. Еще восемь лет дисквалификации. Но на шестом году этой сухопутной жизни, в 1844 году, в возрасте 53 года, Дэвид Прайс женится. Избранница престарелого отставника - родная племянница самого адмирала У. Тэйлора! Это перелом, но какой поздний! Спустя всего лишь два года, в 1846-м Прайс возвращается на службу, но не в море - он назначен комендантом доков в Ширнессе, порте на острове Шеппи, вплотную примыкающему к побережью графства Кент, на входе в эстуарий Темзы.

К 60-летию Прайс - контр-адмирал. И снова отставка. А в 1853 году последнее назначение - командующим тихоокеанской эскадрой.

Не слишком ли стар и далек от моря этот моряк? Для Англии - нет. Адмиралу Напье, английскому командующему на Балтике, было 68 лет, а Дандасу, воевавшему на Черном море - 69.

Объявление войны с Россией застало Прайса 7 мая 1854 года в перуанском порту Кальяо. Все три флота (англичан, французов и русских) были рассредоточены по самой большой акватории мира. Но - мир тесен! Всего лишь 24 апреля (по записям французского офицера Дю Айи - 26-го) Кальяо покинул русский фрегат "Аврора" (официально война была объявлена еще 28 марта). Неподалеку, в Вальпараисо, видели "Диану". Где была "Паллада" под флагом адмирала Путятина, где были остальные суда, были ли среди них пароходы - ничего не известно... И вместо немедленной погони за "Авророй" Прайс и французский адмирал, престарелый Феврие-Депуант, десять дней раскидывали мозгами... Они покинули Кальяо только 17 мая и, достигнув Гонолулу, узнали, что "Диана" ушла оттуда 18-ю сутками раньше, уже зная о состоянии войны! Получив подкрепление в виде двух корветов, англо-французы продолжили путь на север 25 июля.

Надо отдать должное мастерству союзных навигаторов. Плывя две недели с 14 августа в густом тумане, корабли, сигналя друг другу каждые два часа пушечными выстрелами, не растерялись, как корабли Беринга веком раньше, и 28 (29) августа обнаружили себя близ входа в Авачинскую губу, в видимости заснеженных вулканов.

Увы, навигационная точность не могла компенсировать огрехи стратегии: серьезную ошибку совершили союзники, промедлив с преследованием. "Аврора" и "Двина", вооруженный транспорт, были здесь, пришвартованные к песчаной косе (отделявшей ковш гавани от внешнего рейда Петропавловской бухты) одним бортом к противнику. Орудия другого борта были сняты на наземные батареи. Появись союзники у Петропавловска месяцем раньше, положение русского командующего Завойко оказалось бы безнадежным.

Штиль 29 августа воспрепятствовал немедленному продвижению эскадры, но не помешал осуществить рекогносцировку на пароходе "Вираго". Замаскировавшись американским флагом, "Вираго", подойдя вплотную, разглядел и батареи, и оба подготовленные к обороне судна за песчаной косой, увернулся от высланной навстречу шлюпки и тут же ретировался.

"Американцы, проживающие в Петропавловском порте, изъявили сильное негодование за то, что пароход воспользовался флагом их нации", - докладывал позже адмирал В. С. Завойко в своем рапорте от 7 сентября. А редакция русского "Морского сборника" в 1860 году отметила "снисходительность" французского автора к этой хитрости, которую союзники, не смущаясь, именуют "унизительной", коль скоро сами становятся объектом ее применения со стороны третьих держав.

Дискриминационное отношение к русским со стороны европейских держав и граждан, примеры которого, увы, куда как многочисленны и в наши времена, искажает и наше восприятие мира. Б. П. Полевой сомневается в свидетельстве лейтенанта Палмера, что один из участников последовавшего боя на суше с русской стороны был американцем (пораженный пулей, он издал восклицание по-английски). Полевой считает, что Палмер "явно фантазирует", поскольку другие американцы "оказали англичанам существенную помощь". Разные бывают американцы, так же, как и русские. Почему бы одному из негодующих янки (о которых упоминает Завойко) не взяться было сгоряча за оружие?

Посоветовавшись, английский и французский адмиралы решили подойти всем флотом к Петропавловску.

"Рано утром 31 августа адмирал Прайс отправился на "Ла Форт", чтобы обсудить с французским адмиралом план атаки. Он вернулся на борт в приподнятом настроении и какое-то время изучал береговые батареи в подзорную трубу. Потом он спустился вниз... Я находился в одной из гамачных сеток, когда услышал хлопок, похожий на выстрел. В следующее мгновение снизу появился капитан и выпалил: "Адмирал застрелился! Ради Бога, проследите, чтобы команда не знала!" Но было уже поздно. Адмирал оставался в сознании еще два с половиной часа, непрерывно говоря о жене и сестрах. Он говорил о том, что совершил свой поступок, предвидя адские мучения... и умер, получив святое причастие". ("Извлечения из писем и судового журнала моего деда, адмирала Джорджа Палмера", составленные полковником Рональдом Палмером для своих внуков).

Свидетельства капеллана Хьюма вы уже прочли в начале статьи.

Б. П. Полевой в статье "Несчастное дело" ("Камчатская правда", 22 августа 1992 г.) делает закономерный вывод из собственных слов покойного, независимо друг от друга переданных двумя свидетелями: "Прайс понял, что тут его ждет неизбежное поражение. И именно это и привело его к роковому решению".

Однако в этой логической цепочке ощущается отсутствие решающего звена. Не мог адмирал не понимать, что, ускользнув от боя в мир иной, он не только не облегчил участь подчиненных, о коих говорил капеллану, но, наоборот, отягчил ее. Следовательно, не о них он думал, "ложась на дуло". А о ком?

Нельзя, конечно, исключить и аффективный, импульсивный поступок, в котором ни тогда, ни теперь нельзя проследить логику. Дю Айи упоминает, в частности, что Прайс уже пять дней провел без сна...

Попытаемся все же восстановить сопутствующие обстоятельства и возможные состояния души, которые, может быть, побудили Д. Прайса именно к такому, а не иному выходу из коллизии:

1. Жалость к подчиненным, которым предстояло ввязаться в опасное, возможно, безнадежное дело. Такие настроения прямо прозвучали в собственных словах умирающего адмирала. Однако совершенно справедливо подмечает М. Льюис, что выбранный адмиралом метод (самоубийство) и момент его исполнения менее всего способны были изменить эти обстоятельства к лучшему. М. Льюис пишет прямо: "Что произошло с адмиралом? Ответ на этот вопрос - скорее дело психиатра, нежели историка".

2. Нерешительность. Лирическое подтверждение нерешительности пожилого адмирала дает Хьюм: "Вообще-то, бедный старикан всегда был очень слаб и склонен к колебаниям по поводу всего, что он делал". О том, что "тревога и нерешительность, насколько мы могли судить еще до прохождения Рио, владели адмиралом", писал и Дж. Палмер. Однако единственное подтверждение такой нерешительности помимо медлительности в Кальяо и последующих гаванях на пути на Камчатку - это указание на посланное 25 июля с пути между Гавайями и русскими колониями сообщение о намерении идти в Ситку, при том, что вплоть до 14 августа эскадра продолжала идти на NW, на Камчатку. После этого, когда эскадра на две недели вошла в густой туман, вопрос о смене курса отпал автоматически.

Действительно, бывает, что неспособность принять тривиальные, но логичные решения побуждает человека к решению нетривиальному, даже нелогичному, смертельно опасному, в том числе - к самоубийству. Однако, рассмотрим и другие обстоятельства.

3. Накопленные переживания. Сэр Джон Лафтон, автор статьи о Дэвиде Прайсе в "Словаре национальной биографии", считает его, "крепкого веселого человека, для которого лицезреть врага было не вновь", неспособным к болезненным переживаниям по поводу будущего боя или упавшего накануне с мачты матроса. На взгляд Льюиса, Лафтон "полностью игнорирует тот факт, что последний раз Прайс видел врага 40 лет тому назад". Все они - капеллан, Лафтон, тогдашнее общественное мнение - по-видимому, не заметили обстоятельство, которое не пропустил бы современный психиатр, а именно: несколько тяжелых ран и смену яростной юности нескончаемым периодом разочарований.

В целом, его жизнь стала отражением резко сословной структуры английского общества. Ни больших средств, ни знатных предков у простого сельского сквайра Прайса не было. Удачная женитьба принесла не только определенные дивиденды, но и социальные обязательства, выполнение которых военное поражение могло сорвать. Словом, поводов для беспокойства было хоть отбавляй, так же как и причин к исчезновению запасов "прочности", обычного терпения и надежд.

4. Последние впечатления. Они были получены, как отмечают свидетели, с помощью бинокля. Вспомним, что всю свою жизнь Прайс "штурмовал бастионы". Именно в предстоящем виде столкновения он обладал уникальным опытом и был в состоянии оценить по особенностям рельефа и расположению русской артиллерии опасности предстоящего дела и вероятность неуспеха.

5. Ожидаемые последствия. Любой знающий историю своей страны англичанин знает случаи, когда военное поражение, иногда даже не ахти какое существенное, приводило неудачливого начальника на эшафот. И это происходило не в результате каприза абсолютной монархии, а в рамках парламентских процедур. Упущенная выгода империи расценивалась в самом старом парламенте мира как серьезное преступление.

Будущее подтвердило такие опасения. Дж. Стефан, автор наиболее подробного из зарубежных описаний событий на Тихоокеанском театре Крымской войны, сообщает, что 8 марта 1856 года в палате общин прозвучало предложение отдать под военный трибунал виновников благополучной эвакуации на Амур камчатского гарнизона в начале лета 1855 года. А ведь главной причиной, помешавшей англичанам перехватить флотилию русских, явилось в первую очередь тщательно скрытое Россией от всеобщего сведения островное положение Сахалина, то, что в устье Амура можно было попасть не только с севера, из Охотского моря, но и с юга, из Татарского "залива", оказавшегося проливом. Здесь нет и не могло быть субъективной вины никого из англичан.

Останься Прайс в живых, он, чужой в высших сферах Адмиралтейства, мог бы не только жестоко пострадать сам, но и навлечь болезненно ощущаемую немилость света на жену, кузин и прочих близких ему людей. То, что сменивший его молодой (сорокалетний) капитан Фредерик Николсон не пострадал, ничего не означает - он, баронет, сын прославленного генерала, был как раз из круга своих.

.)

Б ыло в России такое время - время офицеров-интеллигентов.
Они служили Отечеству - а не власти. Выслужиться перед начальством и при этом уронить честь - подобное было для настоящего русского офицера позором.
Вспомним хотя бы Дениса Давыдова, который отказался от чина полковника, потому что, как заявил он императору, тому было «неодолимое препятствие»: надо было сбрить усы, которые тогда разрешалось носить лишь гусарам.
Власть в России практически всегда была безнравственна. Но существовало сословие, которое этому противостояло. История ХХ века - история уничтожения этого сословия - людей чести.
Поэтому ныне такие офицеры (в том, прежнем смысле) воспринимаются как чудо.
Итак, разговор - о чести.

Э то была Крымская война, хотя, по сути, это, конечно, была настоящая первая мировая. И начала ее не Англия, не Франция, не Турция и не Сардинское королевство, а Россия.
Шла Крымская война, но это случилось очень далеко от Крыма - на самом краю России, на Камчатке. Речь о героической обороне Петропавловска.
Летом 1854 года на Петропавловский порт двинулась объединенная англо-французская эскадра под командованием контр-адмирала Прайса. Ждать помощи было неоткуда. Генерал-губернатор Камчатки Василий Степанович Завойко обратился к петропавловцам. К обороне готовились всем городом.
Силы противника превосходили в несколько раз: 2200 человек против 1018, 210 пушек против 74, однако взять порт им не удалось.
Командующий англо-французской эскадрой контр-адмирал Прайс застрелился перед (ПЕРЕД!) боем и был похоронен на берегу Тарьинской бухты (ныне бухта Крашенинникова) - там, где сейчас закрытый город подводников Вилючинск. Этот загадочный поступок сделал английского контр-адмирала единственным в мировой истории военачальником, лишившим себя жизни перед сражением.

Два капитана
Капитан третьего ранга запаса Юрий ЗАВРАЖНЫЙ очень любит свой город. 46 лет назад, когда ему было 2,5 месяца от роду, его родители переехали с материка на Камчатку - в Вилючинск. О том, что где-то здесь, на берегу бухты, полтора века назад был похоронен английский адмирал, но могила считается безвозвратно утерянной, Завражный слышал с самого детства. И его зацепило: почему бы не найти?
Он окончил военно-морское училище, служил там же, на Камчатке, затем ушел в запас и начал поиски. Для начала Завражный постарался перечитать о событиях тех дней все, что нашел в наших библиотеках. Этого ему показалось мало. Тогда Завражный узнал, что в Великобритании есть Общество изучения Крымской войны. Он познакомился с членом этого общества Кеном Хортоном, пенсионером флота ее величества, и они стали обмениваться документами и источниками - картами, схемами, рисунками, фотографиями, газетами того времени.
Выяснилось, что англичане и русские совсем по-разному рисуют картину Петропавловского боя. Искажения фактов и замалчивания с обеих сторон диктуются чрезмерным патриотизмом - англичане стесняются своего поражения, русские преувеличивают свои подвиги. Кен предложил совместно написать на двух языках хронику событий тех лет, по возможности - наиболее правдивую. Исполнить замысел Юрию пришлось одному - Кен умер. Завражный написал блестящую книгу «Забыть адмирала!» (увы, напечатана тиражом всего лишь 1000 экземпляров) и посвятил ее памяти своего английского друга.
Капитан Завражный разгадал тайну гибели контр-адмирала Прайса и доказал, что тот честно выполнял свой долг и достоин того, чтобы Англия им гордилась.
На поиски места захоронения ушли годы. Неудивительно, ведь могила затерялась уже через десять лет после боя: свидетели поменяли место службы и жительства, а буйная камчатская природа сделала свое дело.
Однако не это оказалось главной причиной.
Тарьинская бухта - идеальная гавань. Поэтому в августе 1938 года здесь бросили якорь три первые советские подводные лодки, с которых и начинается летопись знаменитого «Осиного гнезда» - крупной тихо-океанской базы атомоходов. Бухту переименовали. Появился (только не на картах) город Вилючинск.
Юрий Завражный уверен, что место погребения все же было известно, но все, что давало возможность кому-либо точно его установить, было тщательно вытравлено - во всех архивах, в опубликованных документах свидетелей боя, как русских, так и зарубежных. Зачем?
А затем, что, согласно действующим нормам международного права, воинское захоронение на территории иного государства считается находящимся под юрисдикцией того государства, чьи подданные в нем захоронены. То есть Англия и Франция имеют право на маленькие участки земли возле нашей секретной базы - если, конечно, кто-то сможет их найти.
Капитан Завражный смог. Нет, он не откопал гроб с прахом Дэвида Прайса. Это оказалось невозможным. Его кости и кости около сотни английских и французских матросов и морских пехотинцев были выкопаны бульдозерами, тщательно перемешаны с грунтом, развезены и утрамбованы, втоптаны в камчатскую землю при строительстве транспортного цеха режимного судоремонтного завода, стоящего на берегу бухты.
Завражный нашел деньги на памятник (спонсором и изготовителем выступила «Вилючинская верфь»), выбрал красивое место неподалеку от завода (практически реальное место захоронения) и в октябре прошлого года установил там трехметровый металлический крест с памятной надписью. Фотографию памятника Завражный послал ее величеству королеве Великобритании Елизавете Второй, из канцелярии которой вскоре пришел ответ: мол, королева тронута. А Национальный морской музей в Гринвиче взял вилючинский памятник на учет и присвоил ему персональный номер - М5434.
Местный батюшка согласился крест освятить. Завражный еще спросил на всякий случай: ничего, мол, что тут католики, лютеране. Батюшка удивился: «Господь с вами, вы что, не соображаете, что Бог один?».
Но освятить крест все же не удалось. Через две недели он был снесен по приказу и под личным руководством начальника Вилючинского судоремонтного завода капитана первого ранга Владимира АВЕРИНА. На то были аж четыре причины, объяснил Завражному заместитель Аверина по воспитательной работе: первая - памятник находится на территории завода; вторая - поставлен без разрешения властей и согласования с дирекцией; третья - нечего ставить монументы нашим противникам; четвертая - вот приедет высокая комиссия, и что Аверин будет ей объяснять про памятник иноземцам?
И не то так расстроило Юрия Завражного, что этот участок земли все-таки территорией завода не являлся, не то, что разрешение главы города было (пусть и устное), не то, что стыдно спустя полтора века называть англичан противниками (англичан, которые помогали нам в Великой Отечественной войне, а год назад спасли наш батискаф, затонувший у Камчатки), - нет, не это, а то, что «патриотичный» заместитель начальника по воспитательной работе имя-отчество Завойко вспомнить не смог.
И капитан Завражный на страницах местной газеты назвал капитана Аверина «трусом в полковничьих погонах».
…31 августа 1854 года в вахтенном журнале английского флагманского фрегата была сделана запись: «Контр-адмирал Прайс был застрелен пистолетной пулей, своею собственной рукой». 31 августа 2006 года капитан Аверин выиграл в Вилючинском городском суде у капитана Завражного дело о защите чести, достоинства и деловой репутации, оцененных им в десять тысяч рублей.
Англичанам о судьбе памятника Завражный так и не сообщил и с ужасом думает, что они могут случайно узнать об этом сами. Ему стыдно за свою страну.

Два адмирала
Генерал-губернатор Камчатки Василий Степанович ЗАВОЙКО получил чин контр-адмирала после отражения атаки англо-французской эскадры в 1854 году. Военную карьеру он начал в 12 лет, став гардемарином Черноморского флота. Дважды совершил круго-светные путешествия. А в 1850 году был назначен губернатором на Камчатку. Первое чудо Завойко совершил в Петропавловске как губернатор: за четыре довоенных года, практически не имея на то никаких средств, соорудил в порту пристань, верфь, литейные и другие мастерские, устроил лечебницы, кирпичный заводик, новые казармы. Второе чудо - как начальник военного гарнизона, обреченного на поражение в неравном бою.
О том, что война уже объявлена, на тихоокеанском театре военных действий узнали, естественно, в последнюю очередь. Для подготовки к обороне у Завойко не было ни времени, ни людей, ни средств. Однако защитники порта сумели построить семь батарей, грамотно расположив их, учитывая рельеф местности.
Защитники Петропавловска были единодушны. Даже дети наотрез отказывались покидать город и помогали взрослым на батареях. У одного мальчика, Матвея Храмовского, ядром оторвало руку, но он мужественно и без слез перенес ампутацию плеча, а на вопрос командира: «Больно?» - только прошептал: «Больно… ну и что? Это же за мой город!».
Союзники предприняли две неудачные атаки порта. Сразу после боя под Никольской сопкой собрались все участники обороны города. С положенными воинскими почестями в братской могиле похоронили павших в бою защитников. В другой братской могиле по соседству, также с воинскими почестями, похоронили погибших десантников. Тогда это было нормально у офицеров - уважать своего противника.
О подвиге Петропавловска узнали вся Россия и весь мир. Однако Николай I не расщедрился на награды: всего два ордена - Завойко, еще награждены 17 офицеров, 3 чиновника и 18 нижних чинов, хотя Завойко представлял к наградам только солдат и матросов 75 человек. Мальчику-герою Матвею Храмовскому не дали ничего, даже мизерной пенсии. Впрочем, и тогда это не вызвало особого удивления - к подобному в России привыкли давно (сейчас к этой «славной» традиции добавилось разве что назначение «стрелочников», избираемых начальством часто как раз из числа героев).
Петербургским чиновникам победа в Петропавловске оказалась не очень-то нужна. Ни у кого из российских министров здесь не было личного интереса (не то что в Крыму, где у них были дачи, дворцы и частные заводы!). Кровь пролилась зря. Второй раз допустить этого было нельзя (в том, что англо-французская эскадра, жаждущая реванша, вернется в Авачинскую губу следующим летом, никто не сомневался). Поэтому генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский велел Завойко скрытно от неприятеля перенести Петропавловский порт на Амур.
Работы шли круглосуточно. В апреле, пробив топорами во льду неширокий проход-фарватер, флотилия покинула порт. Корабли не могли вместить всех желающих, кому-то пришлось остаться. Осталась в брошенном Петропавловске и семья Завойко (любящая жена и девятеро детей): контр-адмирал не нашел для себя возможным увозить своих родных в первую очередь и пожертвовал их местами на кораблях для других (потом семья, слава богу, воссоединилась). Сегодня - из времени генеральских дач, отстраиваемых солдатами-срочниками, - понять этот поступок Завойко сложно.
Застав Петропавловск почти пустым, взбешенные противники стали крушить все, что попадется под руку. Крушили и жгли две недели кряду. А разорив все, покинули порт. Но через некоторое время нашли русскую флотилию в заливе Де-Кастри и… опять упустили ее, потому что плохо знали географию и думали, что Сахалин - это полуостров.
Кстати, почему союзники, войдя через год в брошенный Петропавловск без боя, без потерь, не стали обустраивать на Камчатке свою колонию? Неужели кровь и вправду пролилась зря?
Это была странная война огромных империй. Большой вопрос: нужны ли были «владычице морей» Англии новые колонии? Или просто взыграли имперские амбиции: мол, надо осадить Россию, она - в буквальном смысле - слишком далеко зашла, заняв всю Сибирь, Дальний Восток и даже Русскую Америку.
После событий 1855 года лондонская «Таймс» написала: «Русская эскадра под командованием адмирала Завойко переходом из Петропавловска в Де-Кастри и потом из Де-Кастри нанесла нашему британскому флагу два черных пятна, которые не могут быть смыты никакими водами океанов во веки веков».
«Таймс» ошиблась. Эти-то пятна давно смыты. Смыты кровью англичан - наших союзников во Второй мировой.
А вот сможет ли Россия смыть свои черные пятна? Что у нас там с памятью о Василии Степановиче Завойко, которого даже противники с уважением ставили выше собственных флотоводцев? Улица в Петропавловске, названная его именем? Полуостров? Остров? Военная яхта «Адмирал Завойко» переименована в «Красный вымпел», памятник во Владивостоке снесен. Ныне в Петропавловске, если хотят охарактеризовать плохие условия жизни, вспоминают имя военного поселка - «как в Завойко». Хороша память?
Даже могилу его умудрились потерять. До 1985 (!) года никто не знал, где похоронен один из величайших русских адмиралов - защитников Отечества! Надо было простой учительнице из украинского села Великая Мечетня Николаевской области прочитать роман Александра Борщаговского «Русский флаг» и вспомнить, что она случайно видела фамилию Завойко на старой заросшей могиле заброшенного кладбища…
А ведь так легко было просто отдать противнику ключи от гарнизона. И никто бы не упрекнул - ведь слишком неравными были силы, и помощи ждать было неоткуда. Но не отдал. Мыслил категориями чести.

Возможно, не последним фактором, приведшим русских к победе, стала гибель командующего объединенной англо-французской эскадры контр-адмирала Дэвида Пауэлла ПРАЙСА .
Почему он застрелился? От отчаяния или нечаянно?
Сразу после рокового выстрела никто - ни русские на берегу, ни союзники на рейде - в сознательное самоубийство верить не хотели. Но чуть позже все сошлись на одном: адмирал Прайс застрелился из страха ответственности за свои действия. Это было удобно всем: и русским (мол, пришедший атаковать адмирал не поверил в успех сражения и с испугу застрелился), и союзникам (боялся ответственности за исход дела и опять же застрелился, завалив все дело).
С тех пор в истории британского флота нет места контр-адмиралу Прайсу - не любит гордая Британия вспоминать о своих конфузах. А в нашей истории он фигурирует как трусливый полководец-агрессор, которому поделом.
Но где такое видано, чтобы военачальник обдуманно застрелился перед сражением, которое собирался выиграть? Ведь Прайс составил замечательный план предстоящего сражения, где предусмотрел все.
Юрий Завражный как морской офицер запаса не захотел верить в сознательное самоубийство Дэвида Прайса. Не хотел в него верить и Кен Хортон, его английский друг. И они стали тщательно изучать биографию контр-адмирала.
Труса Прайс не праздновал никогда. В 11 лет он записался на службу в Королевский флот, в 11 же лет принял участие в первом морском сражении. Потом сплошные подвиги: шлюпка против шхуны, шлюпка против брига. Сам всегда шел в бой врукопашную, дважды пережил плен и несколько раз был ранен. Никогда ничего не боялся.
Как-то раз молодой мичман Прайс забрался на купол собора Святого Павла в Лондоне и повязал там свой платок. Затем спустился и предложил желающим снять его. Желающих не нашлось. Тогда Прайс снял его сам.
На мачты он не боялся лазить до последнего дня своей жизни. Его очень любили и уважали на эскадре. Но не очень-то жаловали наверху. А кому в Адмиралтействе мог понравиться офицер без роду без племени (Прайс был родом из безвестной и небогатой уэльской семьи), смело высказывающий свое мнение? Поэтому в послужном списке контр-адмирала Прайса на 22 года службы приходится 30 лет отставки. «Здесь ключ, - считает Юрий Завражный. - Беда настоящего моряка, что его постоянно тянет в море, тянет всегда, до слез, до тяжести в груди, даже когда он еле ходит по суше. Британское адмиралтейство сначала вдоволь поиздевалось над человеком, а потом отправило за тридевять земель командовать эскадрой, даже не утрудив себя постановкой ему конкретных задач».
Он не спал пять суток. Он был готов к бою. Не хватало последнего штриха. Он спустился вниз, чтобы взять пистолет - для полной экипировки. Он не собирался стреляться, когда спускался вниз, - он собирался выиграть бой. Он не хотел стреляться, когда брал в руку пистолет, - он хотел заткнуть его за свой пояс, но… выстрелил себе в сердце. Это не был сознательный поступок - желающий свести счеты с жизнью не будет делать это посреди палубы на виду у всех. Поэтому, умирая и осознав, что оставил эскадру в решительный момент без командира, контр-адмирал скажет своему капеллану: «Я совершил страшное преступление!».
Вот что пишет об этом Завражный:
«Состояние аффекта из-за возведенного в квадрат, в куб осознания своей ответственности (а вовсе не боязни ответственности!), и не за исход дела, а за жизни сотен людей - вот главное звено той причинно-следственной цепочки, итогом которой стал роковой выстрел.
Господа англичане! Господа русские! Перестаньте называть контр-адмирала Прайса трусом. Он им никогда не был.
В свое сердце стреляет только тот, кто мучим болью своей совести, кто не пытается таким образом уйти от проблем, а просто судит - судит самого себя. Осознанно или подсознательно - это совершенно не важно.
Таким образом, самоубийство Прайса не было самоубийством. Это был несчастный случай».
«Когда время утишит страсти, англичане, без сомнения, почтут память павшего воина достойным мавзолея и поставят его на могиле сраженного адмирала», - написал полтора века назад герой обороны Петропавловска капитан первого ранга Арбузов.
«Время утишило страсти уже давно. Единственный «мавзолей» на берегах нынешней бухты Крашенинникова - это знаменитый могильник, захоронение радиоактивных отходов…» - написал полтора века спустя капитан третьего ранга Завражный.

Третий адмирал
…Ответственность - это что-то неотделимое от чести.
Летом 2005 года в бухте Березовой у берегов Камчатки затонул наш батискаф. Собственными силами спасти аппарат было невозможно, на выручку пришли англичане. Операция спасения закончилась удачно - все семеро членов экипажа остались живы, хотя и провели в тяжелейших условиях на глубине 220 метров более двух суток.
Никто из тех, кто должен был по рангу возглавить спасательную операцию, этого не сделал. Командующий Тихоокеанским флотом Федоров даже не вылетел из Владивостока в Петропавловск. Командующий группировкой войск и сил на северо-востоке РФ Гавриков находился в это время в Петропавловске, но тоже остался в стороне. Так же поступили военные начальники, прилетевшие из Москвы.
Ответственность взял на себя замкомандующего группировкой контр-адмирал Александр ЗАИКА - может, и не по рангу, но по долгу. По долгу чести.
Он-то и оказался впоследствии героем-«стрелочником». Вскоре после события контр-адмирал Заика был отстранен от должности указом президента и покинул Камчатку. Все остальные начальники остались на своих местах.
Вот какое совпадение: этот контр-адмирал, о котором все отзываются как о профессионале и порядочном человеке, тоже жил в Вилючинске - в городе, в котором живет капитан Аверин, оценивший свою честь в десять тысяч рублей, в городе, который ни за что никогда не покинет капитан Завражный, считающий делом чести восстановить имя и добрую память об английском контр-адмирале, в городе, на территории которого и покоится прах Дэвида Пауэлла Прайса.

Екатерина ГЛИКМАН
06.11.2006